Джанис Мейнард - Сердцеедка на миллион долларов

Надо было как‑то прожить этот день. Брук никогда не любила смотреть телевизор. Для кино тоже не было настроения.

Она послушала музыку, поговорила с ребенком, поработала над эскизами и постоянно обдумывала, как жить дальше. Последние три месяца изменили ее. Она перестала позволять другим людям контролировать себя. Они с ребенком стали единым целым. Теперь ее задача — создать дом и обеспечить будущее сыну или дочери.

Суббота тянулась так же медленно, как и пятница. Какая‑то часть души Брук надеялась увидеть Остина, но это было бесполезное желание. Он пропустил два дня работы из‑за похорон свекра, а тут еще и несостоявшаяся свадьба и больница. Ему понадобится сегодня наверстать упущенное, тем более погода такая славная.

К воскресенью Брук физически чувствовала себя намного лучше. Однако сердечные раны заживали не так быстро. Всякий раз, когда она проходила мимо комнаты Остина, у нее все внутри сжималось.

Она хотела быть независимой, но никак не могла решить, что делать с жильем. Съехать отсюда? Остаться? Вернется ли Остин в этот дом?

С каждым часом вопросов возникало все больше.

Около трех часов пополудни солнце светило так ярко и вокруг все сияло, что она не могла больше сопротивляться. Схватив одеяло из шкафа, пробралась на задний двор, расстелила одеяло на земле и растянулась на спине.

Передвигаться было сложнее, чем она ожидала. Поврежденные ребра громогласно протестовали. Но наконец, когда немного утихла боль, она закрыла глаза и вздохнула. Она предусмотрительно намазала лицо и руки солнцезащитным кремом, поэтому солнечные лучи были ей не страшны.

Заложив руки за голову и скрестив ноги, Брук сосредоточилась на том, чтобы расслабить тело, каждую мышцу, достичь успокоения и безмятежности. Понемногу ей это удавалось. Ведь никто еще не умирал от разбитого сердца.

Любовь к Остину стала подарком Небес. Ярким, замечательным даром. Больно было его отпускать, осознавая, какую радость, какое счастье он мог бы ей дать.

Когда она проснулась, солнце уже опускалось за горизонт. Сон продолжался довольно долго, что неудивительно, ведь ее организм по‑прежнему нуждался в восстановлении.

Она закрыла глаза и сосредоточилась на звуках улицы. Несмотря на ноябрь, кто‑то рядом косил газон. Лаяли собаки. Звенел детский смех. Потом раздался странный звук, и чья‑то тень заслонила ей солнце.

Она приоткрыла глаза.

— Алексис?

Никто больше не имел ключа.

Никто, кроме Остина.

Он присел рядом с ней.

— Нет. Это я.

Если она попытается сесть, будет больно. Он постарается помочь, прикоснется к ней, и она потеряет самообладание.

Значит, лучше не двигаться.

— Что ты здесь делаешь?

— Я здесь живу.

— Разве? Что‑то я не уверена.

— Ты злишься.

Брук прикрыла глаза. Солнце стояло над горизонтом низко.

— Нет. Не злюсь. Я запуталась. И мне грустно. Который теперь час?

— Почти пять.

— Неудивительно, что я голодна.

Она силилась говорить деловито, но сердце бешено билось. Независимо от причин его прихода, разговор предстоял тяжелый.

— Тебе не холодно?

— Пока нет. Но земля постепенно остывает.

— Могу я тебе чем‑нибудь помочь?

Она отрицательно покачала головой.

— Я могу все делать сама. Пожалуйста, не надо прикасаться ко мне.

Остин вздрогнул. Возможно, слова были слишком резкими. Но это не ее проблема. Она действует в режиме самосохранения.

Глубоко вздохнув, Брук перекатилась на бок, встала на колени, и боль в ребрах вернулась. Еле‑еле она поднялась.

— Надо зайти внутрь. Сейчас начнет темнеть.

Не глядя, он следовал за ней. Она, цепляясь за лестничные перила, как старуха, заковыляла вверх, преодолевая по одной ступеньке.

Внутри дома Брук села в кресло, которое причиняло минимум неудобств больным ребрам.

— Ты надолго?

— Прекрати, пожалуйста, — бросил он раздраженно.

— Прекратить что?

— Странно себя вести.

Ее брови поползли вверх.

— Я веду себя странно? Неужели, Остин? Это не я внезапно исчезла без объяснения причин.

Она пыталась посмотреть на него бесстрастно, как на постороннего. Его лицо было изможденным, будто он за несколько дней постарел на десять лет. Он выглядел похудевшим. Более бледным. На его чертах лежала печать сильных страданий.

Он был одет в старую кожаную куртку в стиле «авиатор» и джинсы. Карамельного цвета рубашка с длинными рукавами оттеняла цвет темных карих глаз. Настоящее олицетворение мужественности. Повседневная одежда, растрепанные светлые волосы — вылитый ковбой‑одиночка.

Внутри у Брук все дрожало, но она старалась не показывать виду. Ни за что на свете она бы не позволила ему думать, что его исчезновение так сильно ее ранило. Она может быть самостоятельной.

И будет стоять на своем. У нее нет иного выбора.

Для Остина настроение Брук стало неожиданностью. Она не сердилась. Просто смотрела на него как на незнакомца. И он не мог понять, что у нее в голове.

Он привык к ее смеху, остроумным словам, жизнелюбию. Женщина перед ним была тенью прежней Брук.

— Как ты себя чувствуешь?

Его привело в ярость, когда он узнал, что Брук одна. Ни Алексис, ни Одры рядом с ней не было.

— Я в порядке. Боль, конечно, осталась, но все постепенно проходит. Ребра болят не так сильно, как запястье. Впрочем, ничего критичного.

— А что с ребенком?

— Все отлично, нет никаких сомнений.

— Хорошо.

У него сдавило грудь, пересохло в горле, в голове пульсировало. Брук так красива, что ему захотелось схватить ее в объятия и держать до тех пор, пока не растает ужасный лед внутри его. Но страх пересилил желание.

Она прикусила нижнюю губу — верный признак того, что нервничает или расстроена, или то и другое вместе.

— Что мы будем делать дальше, Остин?

Он не ожидал столь прямого вопроса.

— Оставайся здесь, сколько хочешь.

— То есть ты будешь обеспечивать ребенка и меня по доброте душевной?

Надменный сарказм слегка взбодрил его.

— Я просто стараюсь подобрать правильное решение в этой ситуации.

— Вынуждена сообщить, что у тебя не слишком получается.

Он вспылил, оскорбленный до глубины души.

— Что ты, черт возьми, хочешь от меня?

— Было бы неплохо начать с объяснений. Вроде бы я не замечена в излишней навязчивости, Остин. Почему у тебя возникла необходимость прятаться?

— Это довольно сложно объяснить.

— Попытайся.

Брук смотрела на него пристальным взглядом серых глаз. Ее скулы обострились. Бирюзовая вязаная жилетка и кремовый свитер подчеркивали хрупкость фигуры. Хотя она была одета в обтягивающие черные легинсы, никаких видимых признаков намечающегося животика пока не было.

— У нас есть кофе?