Евгений Шишкин - Женское счастье

Как тогда счастливо жилось!

Может быть, светлая мечта и ожидание счастья — самое важное в жизни. А мечтаний и ожиданий счастья в ту пору было так много! И главное, эти мечты еще никто не мог опровергнуть!

…А ведь жилось тогда на самом деле нелегко, бедно. Мать рано овдовела, а Тамара и Юрка, младший брат, после преждевременной кончины отца стали полусиротами. И если Тамара отца еще помнила, то Юрка его почти не запомнил и никогда не вспоминал. Мать работала не покладая рук, и Тамара, видя ее усталую, разбитую, очень жалела, взваливала на себя хозяйскую женскую мороку. Но, пожалуй, больше всего она жалела — до боли в сердце жалела — младшего брата.

Считая себя взрослой, она вела за братцем пригляд и все сокрушалась: ведь Юрка — мальчишка, худо ему без отца. Да и рассеянный он какой-то, хоть и добрый, но разболтанный. Печь, бывало, затопит, а вьюшку открыть забудет. Дым в доме — закашляется, глаза от слез блестят, трет их кулачками, печку ругает…

Или, бывало, Тамара на сэкономленные деньги — по копеечке собирала — купит ему в подарок альбом для рисования и акварельные краски, а Юрка в тот же день, за один вечер, изрисует весь альбом от корки до корки — все какие-то пушки, пистолеты, танки — посмотреть не на что. Тамаре жалко денег, отданных за альбом, альбом-то уж и кончился, но Юрку она никогда не упрекала за такое искусство, да и запах акварельных красок ей самой очень нравился, сама любила рисовать, в район на выставки художественные ездила…

А однажды под ответственность и под полное опекунство Тамары удалось взять Юрку в школьную туристическую группу — на теплоходе по Волге, от Костромы до Волгограда.

Какая красота была! Даже ночью спать совсем не хотелось; Тамара любовалась на реку, не смыкала глаз и не отрывалась от иллюминатора. Ехали в третьем классе, в трюме, там не окна — иллюминаторы. А главное, Юрка — как он ликовал, говорил, что обязательно станет моряком.

На судне Юрка познакомился и подружился с каким-то черноголовым, курчавым мальчишкой. Оказалось — цыганенок, едет с табором куда-то под Астрахань. Тамара глаз с брата не спускала, боялась — вдруг цыгане заманят, околдуют доверчивого паренька, украдкой увезут с собой «в рабство»… Но еще тогда, давно, на том незабвенном судне, когда зорко следила за братом, Тамаре думалось о будущем: вот бы родить сына, ухаживать за ним, приглядывать. Сына бы она воспитала не так, как Юрку. Юрка хоть и незлобивый, честный, но уж больно несобранный и учится с тройки на двойку, а у нее бы сынок учился только на «отлично».

Юрка теперь служил в армии, он уж совсем мужчина. Когда он уходил в армию, Тамара расплакалась, будто и не младшего брата отправляет в рекруты на далекую чужую сторону, а единственного сына…

На проводинах интересный случай был: Юрка сказал своей девчонке, с которой дружил последние годы: «Ты меня не жди. Нечего мучиться, гуляй сколько хочешь. Я все равно жениться не собираюсь. Я вообще жениться не хочу!» Рисовался, конечно, храбрился по молодости. Жениться он не хочет! Женится! Никуда не денется…

Так раздумывала Тамара, чередуя далекие картины из жизни с ближними. А что? Ведь заявка Юрки не так уж глупа. Вот и Софья живет одна, замуж даже ни разу не выходила. А когда ее подруги и родственники начинают ныть: «Соня, чего ты замуж не выходишь? Тяжело одной жить. Как нам тебя жалко», Софья взрывается — и в штыки: «Глупые! Вы себя пожалейте! Себя! Одиночество — это просвет для женщины…» И те, разумеется, не правы, кто хочет Софью насильно сосватать, и в рассужденьях Софьи есть какой-то изъян, есть…

И тут Тамара спросила саму себя: а что, если бы повторилась ее ситуация? Пошла бы она замуж за Спирина? Наверное, еще бы подумала. Не кинулась бы так — словно в омут. Может быть, и не пошла… Но от его любви не отказалась бы. Нагулялась бы с ним вволюшку, как его студенточка… Ах, как нелепо, вздорно все это!

Много разных дум передумала Тамара в дороге, много переворошила воспоминаний. Но надо всем висела одна забота.

Найти улицу Дружбы в Ясногорске трудов не составило: улица — в самом центре. Но в дом номер девять Тамара сразу не пошла: духу с первого подхода не хватило — решила присмотреться, взглядом отыскать окна курдюмовской квартиры.

Дом старинный, дохрущевской эпохи, с высокими большими окнами, по фасаду — венки и гирлянды лепнины. «Вот эти», — вычислила Тамара несколько окон в третьем этаже и мысленно, раздернув гардины в окнах, осмотрела меблировку курдюмовского жилья; вернее, здесь, на тротуаре под окнами, которые магнитили ее скрытный взгляд, она поверила своей версии о достатке Курдюмовых. Подумала: «С жиру она бесится…» Словно если бы Курдюмовы жили в бараке или в деревянной избе, то у Курдюмовой было бы больше притязаний на разгульную жизнь, на чужого Спирина… «Чего ей не хватает, гадине?» Мысли эти придали решимость.

Вскоре Тамара оказалась в сумраке нужного подъезда. Ступала по лестнице носочками, чтобы не разбудить гулкой пустоты, робела, даже вслушивалась в шорохи своей одежды. Она поднялась на третий этаж, тихонечко расстегнула сумочку, нащупала рукой соль в старой и оттого бесшумной газете, взяла горсть. И уже лишние крупицы нечаянно посыпались дробью на кафельные квадраты пола, как вдруг дверь, что напротив курдюмовской, отворилась.

На площадку вышел высокий пожилой человек в бушлате воинского покроя и офицерской шапке со следом от кокарды, вероятно, из отставников, с детскими санками в руках. У него было продолговатое лицо, седые мохнатые брови и седые мохнатые усы; во рту дымилась только что прикуренная папироса. Следом за ним — в черной шубке, в черной, в форме шлема, шапке и коротких новеньких валенках — малыш, который, казалось, и не вышел, а выкатился колобом, ибо зимняя толстая одежда придавала ему некую округлость, с которой вполне сочеталось его щекастое лицо.

И отставник, и малыш, появившиеся столь не ко времени, вопросительно воззрились на Тамару.

Тамара упрятала свой стиснутый кулачок с солью в карман, а другой рукой надавила на кнопку звонка курдюмовской квартиры.

— Вам кого трэба? — тут же спросил сосед, выдернув изо рта папиросу.

— Мне Курдюмовых, — волнуясь, ответила Тамара. — Светлану Викторовну, — прибавила для убедительности, зная, что это безопасно.

— Нэма ее сеходня. На экзаменах она в областном хороде, — по-южному размягчая в словах «г», объяснил отставник. — А вы хто будете?

— Я?… Я из Госстраха, — соврала Тамара.

— Вам тогда с Хеннадием надо повстречаться, с мужем ее. Он туточки в соседнем доме работает, в телеателье… А это сын их, Кирилл. Со мной днюет, покеда мать в отъезде, — указал он на выступившего вперед малыша.