Наталья Савицкая - Птицелов

Моник смотрела на стоящую перед ней Катрин совершенно спокойно:

— Я все прекрасно знаю, но в каждой семье… есть свои истории, как говорится, у каждого в шкафу свой скелет. Быть может, родители говорили что-то при вас…

— Нет, — еще раз сказала Катрин и, взяв свою сумочку, вышла из кафе, оставив Моник допивать ставший совсем холодным кофе.

Катрин быстро шла по набережной. Морось окутывала Париж, скрывая шпили церквей, делая невидимыми старинные дома на противоположном берегу Сены. Подставляя лицо влажному дыханию ранней весны, Катрин пыталась избавиться от отвратительного ощущения, которое охватило ее во время разговора с журналисткой. Ей казалось, что равнодушно-любопытный взгляд Моник проникает в самые сокровенные уголки ее памяти, туда, куда она и сама боялась заглядывать.

После смерти матери, когда первая боль от потери близкого человека притупилась, Катрин воздвигла в своем сознании глухую стену, скрывающую все воспоминания, запретила себе думать о матери, анализировать былые чувства. Она стала спокойнее относиться к все более редким заметкам и передачам о Ноэль Дюран, начиная воспринимать утихающую в прессе шумиху как не касающуюся родного ей человека, И вот теперь, когда воспоминания, прорывающиеся в последнее время лишь редкими тяжелыми сновидениями, вновь нахлынули на нее, Катрин поняла, как иллюзорно было ее спокойствие, насколько обманчиво было ощущение того, что прошлое похоронено навсегда.

Катрин остановилась, чувствуя, как холодные капли дождя смешиваются на ее щеках со слезами детских обид и досады. Она прислонилась к скользкому от влаги парапету, вглядываясь в серые призраки зданий, не обращая внимания на толкавших ее прохожих. Мыслями Катрин была далеко.

Ее мать… Ноэль Дюран была хорошей матерью в том смысле, который обычно вкладывают в это слово. Она исправно выполняла все свои материнские обязанности: проводила бессонные ночи рядом с маленькой дочкой, когда та болела, гуляла с ней в парках летними вечерами, выдумывая для девочки забавные игры, устраивала детские праздники с традиционными тортами под яркими облаками воздушных шаров. Позже дарила дочери дорогие подарки, устраивала каникулы на тропических островах, журила за плохие отметки и хвалила за успехи.

Но с самого раннего детства маленькая Катрин чувствовала если не фальшь, то некоторую отстраненность равнодушного наблюдателя в том, как мать относилась к ней. Будучи сосем ребенком, Катрин не могла сформулировать для себя эти ощущения, но инстинктивно тянулась к отцу, лишь ему доверяя свои детские тайны. Уже позже, в школе, наблюдая взаимоотношения в семьях подруг, она не раз задумывалась о том, любит ли ее мать или просто играет роль любящей. Когда Катрин была подростком, эти сомнения не раз толкали ее на совершение странных, подчас возмутительных поступков, которые могли бы вывести мать из себя, заставить ее показать свои истинные чувства. Но в этих случаях отец неизменно вставал между дочерью и женой, сглаживая любой конфликт. Катрин все чаще начинало казаться, что из любой ее выходки мать всего лишь возьмет фабулу для очередного рассказа или эссе.

Постепенно она перестала пытаться понять свою мать, отвечая ей тем же отстраненным вежливым вниманием.

Когда мать умерла, Катрин только исполнилось двадцать. И первым чувством, которое тогда поднялось в ней, была дикая, иррациональная обида. Обида ребенка на мать за то, что та бросила дочь, так и не попытавшись узнать ее истинных чувств, так и не став ей по-настоящему родной. Последние слова матери, обращенные к Катрин, лишь подхлестывали эти настроения. Если мать видела, как страдает дочь, пытаясь заслужить ее любовь и внимание, то как она могла уйти, так и не дав дочери шанса стать любимой? Одновременно юную Катрин захлестнул стыд за то, что ее боль так эгоистична. Тогда-то и попыталась она воздвигнуть стену между прошлой жизнью и настоящим, отказываясь говорить о матери с кем бы то ни было, даже с отцом.

Отец Катрин был когда-то первым литературным агентом Ноэль Дюран. Он открыл ее для читателя, добившись, чтобы роман никому не известной восемнадцатилетней провинциалки был опубликован видным столичным издательством. Его расчет оправдался. Среди скучных, серых, невыразительных творений пессимистичных моралистов, царивших в то время в литературе, живое, в чем-то наивное, произведение Ноэль прозвучало ярко и свежо, открыв перед ней широкую дорогу в творчестве. Критики тогда наперебой спорили, сколько проживет слава юной писательницы. Кто-то давал ей год, кто-то и того меньше. Но за следующие четыре года Ноэль написала еще три романа, каждый из которых становился бестселлером. Так что к двадцати одному году она была уже известной романисткой и очень богатой невестой.

Тогда отец Катрин, безумно любивший свою юную протеже, сделал ей предложение, предварительно передав все финансовые и литературные дела подопечной другому агенту. Ноэль отказала ему. Она продолжала писать, но то, что очаровательно звучало из-под пера восемнадцатилетней девушки, казалось уже немного наигранным в произведениях искушенной светской барышни.

А надо сказать, что Ноэль пользовалась всеми возможностями, которые давали ей большие деньги. Она купила роскошную квартиру в Париже, устраивала там грандиозные вечера для богемы, гоняла по столичным дорогам и всей стране на своем новеньком автомобиле, повергая в ужас водителей и полицейских. Несколько раз Ноэль оказывалась замешанной в некрасивых историях, однажды даже была привлечена к суду, после громкого скандала с наркотиками, но адвокату удалось замять дело. После этого Ноэль пришлось на некоторое время покинуть столицу. Она отправилась на юг страны якобы для творческого уединения. Оно и превратилось тогда в те самые три года молчания. Ноэль Дюран было тогда двадцать пять.

Однако за три года она не раз возвращалась в Париж и тут же с головой погружалась в столичную жизнь с ее бесшабашным весельем, граничившим с легким безумием. Во время своего отсутствия она не общалась даже с наиболее близкими ей людьми, никто точно не знал, где она была, но все были рады видеть прежнюю Ноэль.

Однако через некоторое время в ее поведении произошла разительная перемена. Если говорить просто, то Ноэль погасла, у нее исчезла та неуемная жажда жизни и впечатлений, которая так привлекала к ней толпы поклонников и друзей. Она стала избегать шумных сборищ, сторонясь старых знакомых. Правда, иногда она вдруг неожиданно становилась прежней, пытаясь возобновить старые знакомства, устраивая приемы, ненадолго окунаясь в бешеный ритм парижской жизни. Но после вдруг внезапно исчезала, уезжая куда-то в полном одиночестве, оправдываясь необходимостью побыть в полном покое, чтобы творить. Но она не писала.