Дэни Коллинз - Моя любой ценой [litres]

Почему-то это замечание его больно укололо. Но почему?

– Между тем вы ожидаете, что я пожертвую своей свободой, чтобы облегчить вам заключение нескольких договоров с новым шейхом Халии. Два самых важных решения в жизни любой женщины – за кого она выйдет замуж и будет ли она иметь детей. Вы собираетесь принять оба этих решения за меня. Это нечестно.

– Как я уже сказал, мы можем обсудить вопрос о детях.

Он же не монстр. Он, например, уже согласился, что они могут повременить с сексом, разве нет?

– То есть вы все-таки рассчитываете, что я соглашусь родить вам детей, – сказала она со страхом в голосе. – Вы хотите получить от этого брака все, а я не получаю ничего. На самом деле я все теряю. И вы ожидаете, что я не буду разочарована? Вы слишком многого хотите от меня, Карим.

– Я могу подарить тебе наслаждение.

Ветер стих, фонарь погас, из соседнего шатра доносился звук ребаба [2] Музыкальный инструмент арабских стран, разновидность двухструнной скрипки. .

Галила свернула небольшой ковер, положила его посередине постели и спросила Карима, какую сторону он предпочитает.

– Во всем, что происходит в нашей брачной постели, я оставляю право выбора за тобой, – ответил он.

Галила была одновременно взволнована и напугана этим обещанием. Не слишком ли большая ответственность для девушки, которая так мало знает о том, что происходит в брачной постели?

И вот теперь они лежат в абсолютной темноте, разделенные свернутым в рулон ковриком, и он говорит ей, что может научить ее наслаждению.

Она хотела ответить ему что-то циничное, но не могла найти слов, не говоря уже о том, что у нее пересохли язык и губы.

– Ты не спишь? – спросил он очень тихо.

– Нет.

Наверное, ей надо было промолчать. Пусть бы думал, что она не расслышала его слов. Но у нее было тяжело на сердце. Она лежала без сна и мучительно желала вернуться на тридцать часов назад, на свадьбу своего брата, и не выпить там ни одного глотка бренди.

Тишина и темнота были наполнены ожиданием.

– Я и сама могу подарить себе наслаждение, – неожиданно выпалила Галила, радуясь, что в темноте Карим не видит ее покрасневшего лица.

Она могла поклясться, что слышит, как он улыбнулся.

– Я никогда не думал, что из нас с тобой выйдет хорошая пара, хотя мои советники постоянно предлагали мне обратить на тебя внимание. Мне казалось, что ты инфантильная, избалованная и поверхностная.

– Ты уверен, что ты сам не девственник? Как-то пока мало наслаждения, от таких-то комментариев.

Она повернулась к нему спиной и крепко сомкнула веки, натянув одеяло до самого подбородка.

– Пока никто не жаловался, – ответил Карим таким тоном, будто только что сделал это удивительное открытие, и растерялся.

Она вздохнула.

– Если ты хочешь меня из-за моей внешности – это ничуть не лучше, чем хотеть меня из политических соображений.

– Я не собирался свататься к тебе, когда пришел на свадьбу. И я не стал бы тебя целовать, если бы ты не сделала это первой. Но когда мы…

– Карим… – Она была благодарна темноте за то, что он не видел унижения, отразившегося на ее лице. – Я помню, что я сделала первый шаг. Я помню, что ты был гораздо холоднее, чем я. Ты был таким… отстраненным. Мое тело полностью подчиняется тебе, а у меня такой власти над тобой нет.

Он зашевелился, теперь она слышала его голос над собой. Наверное, он оперся на локоть.

– Ты предпочла бы, чтобы я потерял контроль и занялся с тобой любовью прямо у дворцовой стены?

– Я предпочла бы, чтобы ты меня не использовал!

– Я тоже даю тебе право использовать меня. Я остановлюсь, как только ты скажешь.

– Не пытайся уверить меня, что ты настолько прост. Или щедр. Ты заведешь меня, а потом скажешь: «Почему бы нам не пойти до конца? Это первое мое родео, ковбой.

– Обещаю, я не буду настаивать. Не бойся.

– Хорошо, – заявила она внезапно. Раз он считает ее избалованной и капризной, она такой и будет. – Докажи мне, что в этом браке у меня будет хоть какая-то радость. Подари мне наслаждение, которое обещал.

Тишина. Ни комплиментов, ни указаний. Он даже не пошевельнулся.

Она повернулась, протянула руку и наткнулась на шелковую кисточку. Коврик все еще лежал между ними. Галиле казалось, что Карим все еще нависает над ней, опираясь на руку, но было слишком темно, и она ничего не могла различить.

Шелковая кисточка вдруг куда-то исчезла, и она почувствовала его пальцы на своей руке.

Галила не знала, что делать. Отодвинуться? Позволить ему продолжить? Она была взвинченна. Но заинтригована. И еще зла. И разочарована, как никогда в жизни.

Он взял ее ладонь и прикоснулся к ней губами. Мягкие усы нежно ласкали ее кожу.

– Дело не в твоей внешности, Галила, – сказал он, щекоча дыханием ее руку. – Вот сейчас я не вижу тебя. Дело в том, как мы друг друга чувствуем.

– Что ты чувствуешь?

Он вздохнул, горячее дыхание обдало ее ладонь.

– Я покажу тебе, если ты позволишь, – ответил Карим.

Влажные губы двинулись по ладони к ее запястью, он коснулся горячим языком того места, где бился пульс, и она задохнулась от волны возбуждения, прокатившейся по всему телу. Галила почувствовала судорогу внизу живота, боль в затвердевших сосках и беспомощное рыдание в своем горле. А ведь он всего лишь коснулся ее руки.

– Как ты делаешь это со мной?

– Что я делаю? Скажи мне. Я тебя не вижу.

– Ты… – Она не хотела признаваться, что до безумия хочет его. – Я не могу дышать. Мое сердце колотится, будто я пробежала много миль.

Карим притянул ее руку к своей шее, положив пальцы туда, где мощно и быстро пульсировала артерия.

– Чувствуешь?

Их губы нашли друг друга в кромешной темноте. Ее рот раскрывался все шире под его напором, она сама нашла его язык и стала со стоном его посасывать.

Рука Карима обвилась вокруг нее, и Галила почувствовала тяжесть его тела. Он оторвался от ее рта и прошептал ей в губы:

– Скажи мне «да»!

Он хотел, чтобы Галила сама сделала выбор, и она его сделала.

– Да, – прошептала она, изогнувшись, чтобы высвободить свои волосы.

Галила чувствовала прикосновение его обнаженной груди к коже в вырезе ночной сорочки.

– Это было моей навязчивой идеей, – сказал Карим, зарываясь лицом в ее локоны. Он добрался до ушка, слегка прикусил мочку и стал ее посасывать, заставив Галилу стонать от возбуждения. Кончики его пальцев скользнули под шелк ночной рубашки, спустили ее с плеч и коснулись налившейся груди. Галила почувствовала кожей щеки, как его губы расплываются в улыбке. Она желала его до безумия, но не знала, что делать, и жадно, но робко водила руками по его плечам, груди, спине.

– Я хочу поцеловать тебя там, – прошептал Карим. Галила едва слышала его слова сквозь шум крови в ушах. – Это то наслаждение, которое ты не сможешь доставить себе сама.