Дэни Коллинз - Приказано соблазнить

Тиффани решила быть последовательной и отвергла скромные платья с одним открытым плечом, которые бы скрыли большую часть шрамов, выбрав смелый наряд голубого цвета с блестками, обтягивающий грудь и бедра и открывающий плечи. Платье переливалось тысячей искр и смотрелось точно вторая кожа.

Вспомнив занятия по йоге, Тиффани выпрямила спину, вошла в зал и направилась к сногсшибательно красивому мужчине — то был Ризард в смокинге.

— Я знал, ты меня не подведешь, — сказал он.

Тиффани смутилась и сделала вид, что роется в сумочке, стараясь успокоиться. Знает ли он, какой беззащитной становится она рядом с ним? Наверное, да.

Ризард подошел ближе и принялся надевать ей на руку браслет — выполненная из платины веточка плюща, что обхватывала всю руку до предплечья. Тут и там на украшении виднелись бриллиантики, что сияли точно капли росы.

— Какая прелесть!

— Когда люди будут откровенно тебя рассматривать, просто говори им: «Ризард подарил мне этот браслет. Он считает меня избалованной девчонкой, но не хочет, чтобы я менялась».

— Ты и впрямь меня балуешь. Понятия не имею, правда, почему.

— Ты меня вдохновляешь. В следующий раз не надевай его, пока я не закончил с поцелуями.

— Тогда мы вообще никуда не выйдем из комнаты.

— А разве это проблема?

Ризард придержал дверь для дамы, и в глазах его мелькнул озорной огонек.

Спускаясь, они остановились у двери номера, забронированного для ее родителей и посла. Отец обнял Тиффани, а затем неуверенно перевел взгляд на Ризарда, не зная, что сказать. Она быстро представила своего кавалера отцу, послу и ее мужу, доктору Де Хавилланду — представила как президента Брегновии. Затем дрогнувшим голосом поинтересовалась:

— А мама не приехала?

— Леди еще внизу, — произнес доктор, целуя девушку. Приподняв ее подбородок, он оглядел шрамы. — Врач сотворил чудо, правда? Я очень рад видеть, что ты не прячешься от людей, Тиффани. Ризард, что вы пьете? У нас виски с содовой.

Тиффани легонько пожала его руку и спросила:

— Ты не против, если я…

— Разумеется, иди поздоровайся, но через пятнадцать минут нам нужно быть в приемной, чтобы встречать гостей.

— Буду через пять, — пообещала Тиффани, отправляясь на поиски матери.

Она нервничала перед предстоящей встречей, но и чувствовала, что соскучилась.

Услышав голоса, девушка последовала в ванную и подошла к двери, взявшись за ручку. И тут же услышала мать:

— Неужели нам нужно поверить в то, что он влюблен в нее? Да любой дурак увидит, что он ее просто использует.

— Любой дурак, кроме меня? — выпалила Тиффани, входя в комнату.

Ярость окатила ее горячей волной, а за ней последовала боль.

Мать, безупречная, как всегда, сидела перед зеркалом. От неожиданности щеки ее слегка побелели. Увидев дочь, она тихонько ахнула, но сложно было сказать, оттого ли, что ее застали врасплох, или виной тому было открытое платье виновницы торжества. Крохотное, едва заметное покачивание головой сигнализировало о многом.

— Тебе будет неудобно в этом наряде.

— Скорее это тебе неудобно, — отбила подачу Тиффани и отвернулась.

Придя к матери в порыве дочерней страсти, она уже начала жалеть о том, что Барбара Холбрук не осталась дома.

— Тиффани Энн, — раздался ледяной голос за спиной. — Он сказал твоему отцу, что хочет на тебе жениться. Вы встретились на прошлой неделе. Так что нам было думать?

Тиффани резко развернулась:

— Как?

Мать, по‑прежнему не меняя величественной позы, не ответила. Лишь окинула дочь взглядом с головы до ног и чопорно спросила:

— Как вообще тебе удалось привлечь его внимание? Я еще поняла бы, если бы на яхте была шумная вечеринка и ты оказалась бы в числе приглашенных. Так Ризард хочет нам внушить, что очарован тобой. Что он тебе пообещал?

В голосе матери послышались странные нотки — тревога и что‑то еще… Стремление защитить… Тиффани округлила глаза. Вот, значит, как. Мама и впрямь верит, что дочь использовали, а она сама этого не понимает. Никогда в жизни еще ей не было так стыдно за свои чувства.

— Он ничего не обещал. Ему нравлюсь я — такая, какая есть. И это взаимно.

Словно в тумане, она повернулась и пошла к двери. Из головы не шли слова матери о том, что Ризард хочет на ней жениться.

Ризард, увидев ее, поставил бокал и протянул руку.

— Готова? Увидимся внизу, — сказал он мужчинам.

— Тиффани, — упрекнула ее посол, — нельзя так разговаривать с матерью, она мне рассказывала, что беспокоится за тебя — не только оттого, что ты пропала с незнакомцем — прошу прощения, — обратилась она к Ризарду, — но…

— Я знаю. Это продолжается с самой катастрофы. Я стала обузой для родителей. Но вы не представляете, как мне это все надоело. Мне уже лучше, и пора им с отцом, черт возьми, уйти из моей жизни.

Ей хотелось, чтобы окружающие оставили ее зализывать раны в одиночестве. Казалось, сейчас каждый мог увидеть ее слабость и то, как она влюбилась без памяти в этого красивого обманщика, который хитростью вполз в ее сердце. И все ради собственной выгоды.

— Что за восстание? — строго заговорил отец. — Ты никогда не вела себя так раньше. Мы с матерью понятия не имеем, что с тобой стряслось. Позволили, называется, поработать. Видимо, это стало слишком большим стрессом для тебя.

— В каком смысле «позволили»? — вскинула голову Тиффани, переполняясь гневом.

Ризард успокаивающе сжал ее руку и произнес:

— Если разрешите вмешаться… Каждый ребенок рано или поздно покидает родное гнездо — даже если случилось непредвиденное, и ваша дочь нуждалась в вашей поддержке, сейчас она уже взрослая и может принимать собственные решения.

Тиффани промолчала, позволив кавалеру отстаивать ее позицию. Что ж, даже если он ее и использует, нельзя отрицать его участие и попытки помочь.

Когда они подошли к лифту, девушка вздохнула:

— Я не могу, Ризард.

Она имела в виду банкет, вечер, гостей, но слова ее были истолкованы иначе.

— Не смей расстраиваться. Послушай, я приезжал в Брегновию после окончания университета и мог остаться дома. Мама этого очень хотела, но я принялся мотаться по Европе, точно перекати‑поле. Они вынудили меня уехать ребенком, но прошло то время, когда они принимали решения за меня.

— А сейчас ты ненавидишь себя за то, что не остался с ними. Думаешь, мне стоит вернуться и извиниться? — Тиффани оглянулась, ненавидя себя за ссору с родными, хотя возвращаться с покаянием было отчаянно страшно.

Они вошли в лифт.

— Я не то чтобы очень уж ненавижу себя. Все когда‑то должны оторваться от гнезда, дорогая. Но поверь мне, твои родители стараются тебя удержать только потому, что любят. Твой отец задавал мне очень откровенные вопросы. Он чудесный отец, защищающий свою малышку.