Марина Буторина - Патефон [СИ]

Читать что-то по его сдержанной улыбке, по чуть приподнимающимся с иронией бровям, по всей его будто скованной то ли холодностью, то ли неловкостью фигуре — для нее настоящий вызов. Поначалу она терялась, не понимая, нравится ли ему ее компания. Заинтересованность ли это или все же вежливость с оттенком пренебрежения?

Но, похоже, у нее остается все меньше вопросов.

Рей хочет, чтобы и у него их не было. И единственный способ сказать ему сейчас об этом…

У нее под рукой, тут же, у дивана, стопка пластинок, и она бережно, но все же с дрожью достает одну из них. Показывает ему в обложке — он предсказуемо суживает глаза, потом хмурится. Не понимает.

Но она пока еще ничего и не сделала.

Потом она ставит пластинку и с нетерпением ждет, когда проиграется вступление.

Ладони потеют, когда начинается куплет, но она не отворачивается и не прячет взгляд — хоть с такого расстояния он едва ли видит цвет ее глаз, все же еще достаточно светло, чтобы все прочесть по ним.

Она сидит там, перед ним, глядя прямо в темнеющие вместе с небосклоном глаза, выражение которых, конечно же, не может разгадать, и это было бы глупо, если бы не вся ее неподдельная искренность, вся ее искрящаяся под поверхностью едва сдерживаемого волнения, как игристое вино, сущность.

И это всего-то две с половиной минуты, пока другая женщина поет светло и в то же время печально:

Она глядит на него первый куплет, второй, потом не выдерживает этого тяжелого пристального взгляда и отводит глаза, легко покачивая головой в такт размеренной, убаюкивающей мелодии. Она настолько заслушивается песней, что ставит ее на повтор, один раз, потом еще и еще. И чем чаще она слышит пропетые слова, тем более откровенными они ей кажутся, и она больше не смеет повернуть голову в его сторону, даже не зная, там ли он еще.

В конце концов Рей не замечает, как засыпает на диване, кутаясь в одеяло у распахнутого окна.

Пластинка заканчивается, но песня продолжает играть и в ее сне.

День, не похожий на все предыдущие.

Бен просыпается поздним утром.

Его сон был беспокойным, тревожным: он помнит силуэт, очерченный светом в проеме окна, помнит холодный закат, помнит песню — ее слова он, кажется, знает теперь наизусть. Ведь он стоял и смотрел на нее, отведшую от него взгляд, и не понимал, как так выходит, что все чувства в нем всколыхнулись, в то время как его тело, наоборот, будто одеревенело, словно прирастая навечно к тому месту, где он стоял.

Сейчас все это кажется сном.

Но ведь не приснилось же ему такое? Он будто слышал ее голос, шепчущий ему на ухо слова любви.

Бен выбирается из постели, и сегодня ему впервые хочется позавтракать не дома.

И вот, с пустым желудком, едва только он привел себя в порядок, он спускается на улицу, сам не зная, куда собирается направиться.

Ответ находит его на углу улицы, ведь он опять попадается в ловушку царствующих здесь ароматов свежего хлеба. Утром в булочной вовсе не так многолюдно; первое, что он делает — окидывает помещение взглядом через окна, и…

Нежный перезвон сообщает об очередном посетителе, и Рей по привычке вскидывает голову, чтобы коротко глянуть в сторону двери, не отрываясь от работы.

Но в этот раз ее руки тут же опускают пакет с хлебом и щипцы обратно на прилавок, потому что вошедший — высокий черноволосый мужчина — не кто иной, как ее знакомый незнакомец.

Он находит Рей взглядом и без всякой заминки направляется к ней. Так решительно, хоть и неторопливо, что у нее не остается никаких сомнений: он собирается с ней заговорить.

Момент истины.

Она передает пакет и щипцы Роуз, а сама отходит от прилавка, по другую сторону от кассы, чтобы не возникло заминки в очереди.

Вблизи она, наконец, может видеть его отчетливо, и чем ближе он подходит, тем более знакомыми, более завораживающими кажутся ей черты его лица, и его карие глаза, и все его родинки. Она ловит себя на мысли, что хотела бы прикоснуться к ним, даже не узнав прежде его имени.

В нескольких шагах от нее его вдруг настигает странная нерешительность, будто он смутился собственного уверенного настроя, поэтому и останавливается, бросает взгляд на редких посетителей, делает еще шаг-другой и все же обращается именно к ней, признавая, что они все же хоть немного, но близки.

— Привет.

Он не улыбается, хоть и есть в выражении его лица скрытый легкий намек на ухмылку.

Сердце у нее заходится в бешеном стуке, заставляя забыть обо всех мерах предосторожности, озаряя ее лицо самой открытой, счастливой улыбкой. Если бы улыбки источали свет, она бы точно затопила им всю улицу.

— Я Бен, — не ходя вокруг да около, произносит он.

Она беззвучно произносит его имя, пробуя на вкус не звук, но движение губ.

Но он смотрит на нее с вопросом во взгляде, ожидая услышать взамен ее имя. Момент настолько звенящий, настолько долгожданный, что ее руки начинают дрожать. Вся она нервничает, но улыбается еще ярче, пока ее руки рисуют перед собой в воздухе два коротких слова:

«Я — Рей».

Он не понимает. Конечно, не понимает. Чуть опускает взгляд вниз — на ее руки, потом снова смотрит на лицо, пристальнее, чем прежде.

Рей, с переполняющим ее волнением, хватает использованный чек из коробки у кассы и пишет на нем: «Меня зовут Рей». Затем протягивает ему записку, и когда он, нахмурившись, читает ее и возвращает ей свой взгляд, сделавшийся вдруг неуловимо отстраненным, она вновь повторяет на пальцах то, что написала.