Валентина Ad - Сеанс длиною в жизнь (СИ)

- Маруся, мой Остах полчаса как возвратился с фронта, и возвратился не на своих ногах… у него их больше нет… - прерывисто продолжила Лукерья.

- Господи Иисусе! – не дав договорить сразу-же взвыла мать. – Лукея, как же так?! Несчастье-то какое… Но все равно, благодари Бога, что вернулся. А ноги… Как-то оно будет. Господи, Боже мой!.. Ты не переживай, мы всегда поможем. Да я своим мужем всегда с радостью поделюсь. Дров нарубить нужно будет, или воды натаскать, или огород вспахать. Степка мой с радостью поможет, об этом даже не думай. Главное ведь что Остах живым вернулся. Вот только мой Степка вернется, сразу же скажу ему, что вам помогать будем, как родным. Не волнуйся даже. А он, я уверена, будет только рад.

Пока мама тороторила, я вглядывалась в лицо соседки, и было в нем что-то зловещее. Это не была боль из-за потери мужем конечностей, это было что-то сродни пытки. Вроде эту женщину сейчас безбожно пытают, а она из последних сил держится. Выражение ее лица, я запомнила на всю жизнь, и больше никогда не встречала ничего подобного. Дай Бог никому и никогда не видеть такие лица на пороге собственного дома.

- Не вернется… - прошептала тетка Лукерья.

- Не поняла? – мама, которая ласково поглаживала по плечам соседку, прижимая ее к себе, немного отстранилась, пристально уставившись в наполненные горем и сожалением глаза.

- Не вернется твой Степка. Никогда не вернется. Прости. - Соседка выпалила, и моментально из ее глаз полились ручьи, а из глубины души раздался пронизывающий душу вой. – Остах мой с первого до последнего дня воевал рука об руку с твоим Степкой. На мине они подорвались, тоже – рука об руку. Вот только моему ноги оторвало, а твоему… Маруся прости…

Слезы не дали женщине договорить, а рухнувшая на пол мама, заставила испуганно вскочить на ноги и придушить рыдания.

- Маруся!.. Маша!.. Очнись!..

Я наблюдала за всем произошедшим со стороны, отказываясь во все это верить. Моя реакция на новость была не такой, как у мамы, я просто остолбенела.

- Васька! А ты чего стоишь?! Воды подай, что ли! Не видишь, мамка помирает!

Не совсем понимая, чего от меня хочет эта вопящая женщина, я скорее интуитивно, нежели осознанно, бросилась к кадушке с водой. Протянув кружку, я дальше продолжала стоять в стороне, а тетка Лукерья находясь в припадке, колотила мать. Она бесполезно одаривала лицо пощечинами и изо всех сил трясла маму, которая так и не пришла в сознание. Ни через минуту, ни через десять, ни через двадцать. А я все время стояла в стороне, боясь пошелохнуться, словно мои движения могли еще больше навредить.

- Скорее всего у нее разорвалось сердце – инфаркт. – Констатировал наш местный фельдшер, как только сделал осмотр и узнал все в подробностях, как и чего у нас тут случилось.

Иван Петрович был хорошим доктором, а то, что этот доктор остался в те черные дни в нашей деревне, а не был отправлен на фронт, так это благодаря его возрасту. Ему давно было за пятьдесят, и он сам часто жаловался на собственное сердечко, куда уж воевать?

Я и сейчас не смогу ответить на вопрос, что в тот момент, когда он произносил приговор, у меня сработало или не сработало в мозгу, но я не проронила ни слезинки. Мне было безумно неудобно и совестно перед всеми односельчанами, которые помогали с похоронами, но я не смогла выдавить с себя ни единой капли. Я все время старалась держаться в стороне, словно ожидая чудесного воскрешения. Все случилось слишком быстро для моего сознания. Организм наотрез отказался реагировать так, как было положено. Как было естественно для каждого человека потерявшего самого близкого и родного, а в моем случае сразу двоих.

Пару раз я даже слышала, как за моей спиной судачили о моем сумасшествии. Я же была более чем когда-либо в здравой памяти. Мне было безумно жаль мать, но тот факт, что она не превратилась в Домну, даже радовал. Лучше уж так, чем терпеть в доме толпы пьяных мужиков. Она сама внушила в мой маленький мозг, что разврат самое страшное в нашей жизни. Вот так и получилось, что даже смерть казалась мне тогда не столь страшной. Хотя, не одна мать потеряла на войне мужа, и не все те жены стали шлюхами, но мне было так спокойнее. А еще я радовалась за папу, что они вновь воссоединятся на небесах. Мама его так долго ждала, и без него, она бы точно сошла с ума или наложила на себя руки, а так…

В деревне прочно укреплялось мнение, что я бесноватая. Но я не держала на людей зла за это. Мне, собственно, в тот момент это было как нельзя кстати. Юрген без проблем перебрался из сарая жить в мой дом, который односельчане успешно обходили десятой дорогой.

Вот так, волею судьбы, в один день я узнала, что где-то под Черниговом потеряла отца, голову которого так и не нашли на поле боя, и тут же потеряла мать. Война забрала у меня самых близких и родных, хотя мы и не были никогда чрезмерно близки. Да и судя по моему поведению на похоронах и после, вряд ли кто-то из односельчан считал меня достойной дочерью. Да и вообще, хоть какой «дочерью», так как многие соседки горевали намного красноречивее меня, воя над маминой могилой.

Родителям всегда было не до нежностей, когда нужно было что-то кушать и как-то выживать. Они от заката до рассвета, как проклятые, вкалывали не разгибая спин. Не сторонились никакой работы и часто выступали в роли самой настоящей прислуги в более зажиточных домах. Мне ни разу не довелось услышать в их разговорах в адрес друг друга какие-либо нежные признания, не то что в мой. Я и сама никогда не слышала слов любви и не утопала в нежных родительских объятиях. Наверное, самый вкусный кусок хлеба, протянутый мне за обедом или неизвестно откуда взявшийся кусочек мяса лишь в моей тарелке, и были проявлением их чувств.

Да, сейчас я знаю, это было гораздо значимее всех не произнесенных - «мы тебя любим». Сейчас гораздо чаще можно услышать эти слова, но не потому что родители или дети так чувствуют, а потому что так принято, что ли. А у меня тогда не было этих слов, хотя признаюсь, мне безумно хотелось их услышать. А значение жертвенности ради своего ребенка, я поняла гораздо позже.

Мамы и папы не стало. У меня остался только Юрген. Немец, который ни на миг не забывал побаловать меня добрым словом, добрым взглядом, да и по хозяйству здорово помогал. Этот «найденыш», стал для меня в то время настоящей находкой. Уж и не знаю, что бы со мной было, если бы не немецкий солдат в моем доме. Скорее всего, я бы даже разучилась разговаривать, так как в деревне никто со мной не хотел общаться. Да и я особо не горела желанием. А со временем и вовсе одичала бы. Но, слава Богу, всего этого не произошло. Рядом со мной был тот, кто заменил мне и папу и маму и брата с сестрой, которых у меня никогда не было.