Валентина Ad - Сеанс длиною в жизнь (СИ)

Я совершенно не понимала, что творится в моей груди и голове, но больше всего не понимала, что за пожар разгорелся внизу живота. Мне казалось, там все сжалось, а иногда казалось, что сердце вдруг переместилось именно туда и что есть мочи пульсирует. Мне было стыдно за все, что со мной тогда творилось. В особенности за то, что мне совершенно не хотелось, чтобы Юрген сдержал свое слово и больше не прикасался ко мне. Мне вдруг безумно захотелось, ощутить тепло его губ не только на своих губах… Но в то же время мне казалось, если он будет это делать, я просто сойду с ума от наслаждения. Целый ком неведанных ранее чувств, разрывал мое сознание, а раскаленная печка жестоко поддерживала пылающий во всем теле жар.

Я попыталась воспроизвести в памяти хотя бы самый мизерный обрывок воспоминания, на котором отец касается своими губами, обросшими густыми усами - маминых, но сколько не силилась - все зря. Все, что выдавала память, лишь картинка, на которой многочисленные солдаты поочередно лобзают своими грязными проспиртованными губами - губы, щеки, шею, Домны Сахаровой. Прямо посреди улицы, даже не выпуская из этих самых губ папиросу. Эта картинка всякий раз разрывала всю меня изнутри, но других воспоминаний связанных с отношениями между мужчинами и женщинами – в моей голове так и не возникло.

Стоило нам столкнуться с Домной и компанией на улице, мама всегда говорила – «Вот, смотри дочка, как не должна вести себя уважающая себя девушка, ни при каких обстоятельствах. Стыд и срам». Потом она щедро плевала на землю, и резко схватив меня за руку уводила, неважно куда, лишь бы подальше от этого срама.

В тот день я четко понимала – все, что произошло со мной в сарае, был «стыд и срам», а мне ведь так понравилось прикосновение мужских губ…

Что делать? Я слабо представляла себе, как теперь смогу смотреть в глаза матери, так мне было стыдно за свою порочность. А еще, как после того что случилось смогу общаться с Юргеном? Как прежде, точно не выйдет. Он что-то пробудил во мне, что-то зажег, что-то растревожил, и это все мне безумно понравилось. Понравилось до сумасшедшего стыда. Хотя это был лишь один-единственный невинный поцелуй. Думается мне, нынче вряд ли у кого возникают такие ощущения, когда впервые целуются. Да и не впервые тоже. Сейчас не умеют так тонко чувствовать, уж слишком все стало доступным и допустимым. Нет никакой магии, что ли. Все всем ясно и понятно уже в подростковом возрасте. А вот мне тогда ничего не было ни ясно, ни понятно. Было только страшно стать второй местной Домной.

Вдоволь нарыдавшись, я покинула свое убежище. Скоро должна была прийти мать, а объяснить ей от чего лью горькие слезы, я никак не могла. Объяснил бы мне кто?

В голову пришла одна отчаянная мысль – сходить к той самой Домне. Отчего-то я была уверена, что со всех жителей нашей деревни мне сможет помочь только она, и не ошиблась.

Ноги сами привели меня к известному на всю округу дому, вот только войти в него у меня не находилось сил.

- О, Васька, а ты чего кругами ходишь, понадобилось чего? Или так, поглазеть на местную пропащую душонку решила?

С самокруткой в руках, на пороге собственного покосившегося от времени дома, укутанная в солдатскую шинель, сидела она. Та, при случайной встрече с которой женщины брезгливо сплевывали. Та, с которой мечтал встретиться наедине практически каждый мужчина нашей и не только деревни. Но позволяли это себе лишь залетные солдаты, о которых никто не вспомнит, а на родине об их похождениях никто никогда не узнает.

Домна была очень красивой молодой женщиной, такой красивой, что я даже иногда мечтала, чтобы моя мать была на нее похожа, а я на маму. Она редко покрывала свою голову платками, как это было принято, чаще на ней можно было увидеть что-то из мужского гардероба – то шапку-ушанку с яркой звездой в центре, то немецкую каску, то шлем танкиста, а иногда и шлем летчика. Она легко примеряла на себя мужские наряды, прогуливаясь в мужской компании по местным улицам, весело хохоча в ответ на плевки и оскорбления женщин, которые готовы были ее растерзать. Она всегда была приветливой и милой, хотя мама говорила, что это лишь от того, что Домна все время в пьяном угаре.

Так было не всегда…

Умница и красавица, черноволосая, кареглазая, статная. Она была мечтой практически всех парней в нашей округе. Каждый мечтал иметь при себе не жену, а картинку, всем на зависть, во времена, когда красоты было не так уж и много. Ее длинную тяжелую косу чуть ниже спины, мечтала иметь у себя на голове каждая девушка. А ее малиновые уста (по деревне даже слухи ходили, что они всегда пахли этой самой малиной), не давали спокойно спать ни мужчинам, ни женщинам. Одни – мечтали, другие – завидовали. А вдобавок ко всему, она была очень работящей, все-все в доме родительском помогала и за чтобы не взялась – все ладилось. В общем – кровь с молоком, да еще трудяга каких поискать. Два в одной, так сказать. Кто б о такой жене не мечтал? Кто бы не ревновал к такой, мужей?

Но она, вдобавок ко всему, была еще и очень хорошо воспитана. Ей чужого не нужно было, а свое она заполучила без особого труда. Так в свои шестнадцать с небольшим, она выскочила замуж за Петьку Курносого, сына местного мельника. Мужики - расстроились, бабы – успокоились.

Жили они душа в душу, и снова на зависть всем. Вот только Господь ребеночка им не посылал. Но они не отчаивались, все равно радовались каждому дню. Всегда и везде вместе. Всегда с улыбкой и поклонами. Всегда со счастьем в глазах. Пока не пришла война…

Петька в свои тридцать с небольшим пошел добровольцем защищать нашу родину, а Домне, как всем женщинам, ничего не оставалось делать, как молиться за супруга, да верно ждать. Ждала. Верно, честно, преданно. Больше года ждала, пока ей не сообщили что муж ее погиб в бою. Погиб как герой. Спасая чью-то жизнь, Петька сам нарвался на вражескую пулю.

Видно в тот момент у нее в голове что-то и сломалось. Спустя ровно девять дней, на протяжении которых ее никто не видел и не слышал, она появилась на деревенских улицах в компании нескольких довольных солдат. На голове у нее была фуражка, из-под которой свисала небрежно заплетенная коса, на лице истерическая улыбка, а в руках самокрутка. Деревня вновь разделилась на два лагеря. Женщины – возненавидели доступную девицу пуще прежнего. У мужчин вновь появилась, теперь уже более реальная, надежда на свой счастливый шанс оказаться в объятиях страстной красотки.

Вот и тогда, стоя у своего дома, она была прекраснее всего самого прекрасного, что я только тогда знала. Даже в мужской шинели и даже с растрепанными волосами, и даже без счастливого блеска в глазах.

- Я… я …

Признаюсь, ее обращение ко мне застало врасплох, но не заметить у своего двора, снующую туда-сюда девицу, было бы глупо с ее стороны. А еще, я безумно удивилась, что она знает мое имя. Странно, но мне всегда казалось, что она не видит никого и ничего вокруг, а все, что было «ДО», специально вычеркнула из головы, чтоб не беспокоило.