Элль Джеймс - Таинственная незнакомка

Она лежала на земле; губы и нос были в запекшейся крови, подбитый глаз почти не открывался. Она молилась, чтобы совершилось чудо.

Дверь открылась, и какой‑то человек велел ей вставать. Увидев, что она не может встать, он протиснулся в ее камеру и с силой ударил ее ногой по ребрам.

Она проснулась от собственного крика. Еще дрожа, чувствуя, как болят ребра после удара, она села в мягкой, чистой постели и обхватила руками колени. Теперь о том, чтобы снова заснуть, не могло быть и речи. Если она заснет, то снова окажется в той камере и будет страдать от побоев. Она попыталась подумать о чем‑нибудь другом, не о Сирии и своей вонючей камере.

– Джейн. Они называют меня Джейн Доу… – Тихо шепча, она старалась избавиться от кошмара. – Ты не в Сирии. Ты в Виргинии. Тебя не бьют. Все хорошо. – Она моргнула. Раз, другой…

Как только глаза закрылись, она снова очутилась в той камере, и тюремщик снова орал на нее. Она снова открыла глаза, заставляя себя очнуться.

Когда ей показалось, что она вот‑вот снова заснет, откинула одеяло и встала. Босиком подошла к открытой двери.

В бледном свете звезд за окном она увидела, что Гас лежит на диване, подложив руки под голову и закрыв глаза. Она хотела разбудить его, чтобы он поговорил с ней и убедил, что она в Виргинии. Он спал так крепко и мирно…

Джейн села на пол перед дверью, ведущей на балкон. Она решила просидеть так всю ночь. Если она не заснет – не увидит сны; не увидит сны – не окажется в Сирии, где ей хотелось одного – умереть, чтобы все скорее закончилось.

За окном светили звезды; они сияли на небе, как бриллианты. Когда она сидела в тюрьме, у нее не было окна, и она не могла выглянуть наружу. Она провела много дней без солнечного света и свежего воздуха. Шли дни, а она не знала, сколько дней и ночей провела в грязной камере.

Сидя на мягком ковровом покрытии, она внушала себе, что должна радоваться. Она приняла душ, сыта, у нее ничего не болит, но расслабиться никак не могла, не могла успокоиться. На многие вопросы надо было найти ответы. Почему ее схватили? Как она оказалась в Сирии? Чего от нее хотели?

Сидя в роскошном доме, где было столько защитников, вдоволь еды и горячей воды, она испытывала тревогу и беспокойство. Если бы можно было, она бы попыталась все выяснить сама. Если она узнает о себе что‑нибудь плохое или чудовищное, об этом никто, кроме нее, знать не будет. С этим еще можно жить. Но если Чарли и ее телохранители, бывшие военные, «Друзья Деклана», узнают, что Джейн Доу – ужасный человек, они решат, что она их подвела. Окажется, что их помощь была напрасной. Ей придется уйти, если они прежде не передадут ее в полицию, ФБР или ЦРУ. Ее пробила дрожь, затрясло всем телом. Невыносимо будет видеть ненависть и разочарование на их лицах после всего, что они для нее сделали. И Гас поймет, что его подозрения подтвердились.

Она посмотрела на диван, и сердце у нее едва не остановилось.

Гаса там не было.

Джейн напряглась. Ее пульс участился.

– Я не собирался к тебе подкрадываться. – Гас вышел у нее из‑за спины. Он нес одеяло с кровати. – Решил, что оно тебе пригодится. – Он накинул одеяло ей на плечи. – Я бы что‑нибудь сказал, но ты так глубоко задумалась…

Джейн плотнее закуталась в одеяло.

– Спасибо.

– Что, не спится?

– Не хочу спать, – ответила она.

Он сходил к дивану за своим одеялом и вернулся к ней. Расстелил одеяло на полу.

– Плохие сны?

– Да… – Она подтянула колени к животу и обхватила их руками.

– Иногда полезно поговорить о них. – Он пожал плечами. – Так говорит мой психотерапевт. Правда, я не всегда ему верю.

Она тихо рассмеялась.

– Не думаю, что в моем случае разговоры помогут. Только усилят воспоминания.

– Значит, что‑то ты все‑таки помнишь? – Он развернулся к ней и пытливо заглянул ей в глаза.

– Только плен. А от таких воспоминаний я бы с радостью избавилась.

– Ясно. – Он посмотрел в окно. – Если это тебе поможет, мне казалось, что некоторые мои самые тяжелые воспоминания никогда не уйдут. Мне много лет снились страшные сны о задании, которое окончилось очень плохо. Сны не ушли, но больше не действуют на меня так сильно, как вначале.

Джейн положила подбородок на колени.

– У меня нет хороших воспоминаний, которые можно было бы противопоставить плохим. – Она не жаловалась, просто констатировала факт. Ей не нужна была жалость от сидящего рядом мужчины. Только его понимание.

– Да. Представляю, как тебе тяжело.

Она посмотрела на него с удивленным видом:

– Значит, ты веришь, что я в самом деле потеряла память?

Он криво улыбнулся, по‑прежнему глядя в окно.

– Нет, но могу представить, что значит не помнить ничего хорошего в жизни.

– А какие у тебя хорошие воспоминания? – спросила Джейн. – Может, я смогу их позаимствовать, чтобы было о чем думать, когда окажусь в плохом месте.

Он по‑прежнему смотрел в окно и молчал.

После долгой паузы, Джейн даже подумала, что он вообще не ответит, он заговорил:

– День, когда я ушел из приемной семьи и поступил в армию – одно из моих лучших воспоминаний.

– Ты жил в приемной семье?

Он кивнул:

– С семи лет, после того, как мои родители и сестренка погибли. Они ехали за мной в школу, чтобы забрать, и попали в аварию… Потом мне много лет снились страшные сны о том событии. – Он говорил так тихо, что она с трудом разбирала слова.

– Прости… Должно быть, тебе пришлось по‑настоящему тяжело.

Он пожал плечами:

– Постепенно учишься идти дальше. Если слишком долго вязнешь в плохих воспоминаниях, грусть тебя поглощает. Я все время двигался. Меня передавали из одной приемной семьи в другую. У первых приемных родителей был родной сын, мой ровесник. Он все время задирал меня; моя жизнь там была тяжелой. Я мирился с этим, но однажды он так сильно толкнул меня, что я ударился головой о тротуар. Когда я встал, у меня кружилась голова, но я набросился на него и разбил ему нос.

– Он это заслужил, – сказала Джейн, жалея, что не может оказаться в прошлом и заступиться за мальчика, которому и без того было плохо после гибели родителей.

– Родители мальчика во всем обвинили меня. Меня передали в другую семью, где было еще двое приемных детей. Один был постарше, он сидел на игле. Его взяли в семью вместе с братом; тот просто пытался выжить в мире, который постоянно оборачивался к нему темной стороной. Старший в конце концов умер от передозировки метамфетамина. Приемные родители так расстроились, что отказались участвовать в программе; нас двоих передали в другие семьи. До того, как я окончил школу, я побывал в шести семьях. А школу я окончил только потому, что знал: этого хотели бы мои родители. Я поступил в морскую пехоту, чтобы уйти от прошлого.