Инга Максимовская - Если б не было тебя

– Я ищу Валерию Мальцеву, – повторяю, надеясь, что божий одуванчик более адекватен, и знает тут всех. Это ее вотчина. – Пригласите мне ее.

– Нету у нас такой, уж я бы знала, – слегка подумав, выдает бабулька. – Ни среди учеников, ни среди персоналу нету. Ты иди, болезный, не доводи до греха то. А то вызовем подмогу то вон этого, они тебе бока намнут.

– Вы все оборзели что-ли? – взвиваюсь я. Так же не бывает. Невозможно. Лерка мастер розыгрышей, оказывается. Всем голову заморочила. Как у нее получается со всеми дружить. Даже Боб вон всегда на ее стороне. – Я сейчас пройду и выволоку эту дрянь отсюда. Она здесь. Пусти.

Слышу треск, тело прошивает не сильный, но вполне себе чувствительный разряд, заставляющий меня свалиться на грязный пол.

– Наркоманов нарожають, а ты и бойси, – шамкает надо мной бабка, – вчерась вон мольберту свистнули. Вызывать что ли подмогу, или сам уйдешь?

– Сам, – нехотя говорю я, поднимаясь на ноги.

– Нету тут бабы твоей. Вот те крест, – в спину мне кричит бабулька. Охранник молча провожает меня подозрительным взглядом. Суки. Я ведь вернусь. Не позволю никому делать из меня клоуна.

На город спускается клочковатый, какой-то рваный туман. Под ногами ледяная корка. Ненавижу. Нужно, наверное, выпить, чтобы совсем не повредиться умом. Найти бар и накидаться в одного, как последний алкаш. Прохожу мимо маленького заведения, и немею. Лерка сидит за столиком и весело улыбается. Смотрю сквозь обледеневшее стекло на свою жену, и мне кажется, я возвращаюсь в прошлое. Именно такой она была, когда мы встретились. И даже волосы, блестящие в тусклых лампах, распущенны по плечам. Она давно не носила такой прически, все хвосты какие-то, да пучки училкинские.

Пальцы противно скользят по обледеневшей бомбошке дверной ручки, но только вот дверь не поддается. Шаг, я чувствую, как земля уходит из-под ног, удар. Голова кажется раскалывается, только я не чувствую боли. Вообще ничего не чувствую.

И не вижу, как вокруг меня, лежащего на стылой земле собирается народ. Только одно лицо, склонившееся надо мной. Чужое, испуганное, встревоженное.

– Женщина. Там в баре, блондинка. Мне она нужна, – успеваю прошептать я.

– Там никого нет и быть не может. Это заведение уже год, как не работает. Не двигайтесь. Нужно убедиться, что нет угрожающих жизни травм.

– Вы тоже лжете. Я ее видел, – пытаюсь сказать я, но язык не слушается.

Странное чувство. Словно в вакууме. Болтаюсь между небом и землей.

– Он ведь очнется? – тихий, далекий голос Леры. В нем столько настоящего страха и надежды. Бедная моя девочка. А я сволочь. Настоящая, словно из мультика – противное вредное существо. И все-таки она одумалась, получается. Я даже не сомневался, что так и будет. Она принадлежит мне. Моя.

– Детка, никто не знает. Крепись, – всхлипывает мама. Я даже представляю, как она смахивает слезинку со своей щеки беленьким платочком. У нее настоящий пунктик. И меня заставляла носить наглаженные, накрахмаленные тряпочки с героями мультяшек. Я их ненавидел, стеснялся. И при всяком удобном случае «терял».

Открываю глаза и тут же жмурюсь от ослепляющей белизны. Все вокруг словно покрыто снежным налетом. Искрящимся и переливающимся.

– Боже, Женечка, ты так нас напугал, – шепчет мама, склоняясь надо мной. Я ее почти не вижу.

– Лера, мам. Где она? – шепчу я. Голова болит адски, словно в ней поселилась бригада кузнецов, и сейчас они колотят под моей черепушкой огромными кувалдами. – Я ее слышал.

– Лера? – Сейчас, родной. Я сейчас вернусь.

Она убегает, судя по стремительному звуку шагов. Лерка, наверное, ушла пить кофе. Она не может без него жить. Дует целыми днями, и наверное состоит из этого вонючего напитка процентов на девяносто. Обычно она, тихо смеясь говорит, что для нее кофе не роскошь, а средство передвижения. В этом мы не совпали изначально. Я ненавижу коричневую жижу, похожую на уличную грязь, не могу смотреть на пенку, которая вспухает в Леркиной джезве, когда она колдует над ней возле плиты: две крупинки соли, корица на кончике ножа, щепоть кардамона. В эти моменты моя жена похожа на сказочную ворожею.

– Доктор, он пришел в себя, – лихорадочный материн шепот приводит меня в чувство. – Но у него что-то с головой, наверное. Он все время зовет какую-то Леру. Я уже всех его друзей обзвонила, на работу. Никто не знает женщины с таким именем. Что это? Он вернется к нормальной жизни?

– Светлана Юрьевна, успокойтесь. Это пост-травматический шок. Человеческий мозг после травмы порой такие кренделя выделывает, диву даешься.

– Он еще до травмы ее искал, – шепчет мама, сжимая мою ладонь. – Это все из-за этой чертовой девки произошло.

– Света, успокойся, – слышу я голос отца. Моего отца? Что он делает тут? Мы же с ним не разговариваем уже три года. Он сказал, что не желает иметь ничего общего с циником и дрянью, то есть со мной. И все эти годы держал свое обещание. – Женька сильный. Наш сын стойкий оловянный солдатик.

– Пап, и ты с ними? – шепчу я. – Ты же никогда не вставал ни на чью сторону. Ты не можешь так зло надо мной шутить. Пап, передай Лере. Что она мне нужна.

Вот сейчас он скажет, что мне нужны все, только когда мне плохо. Что я подонок и стяжатель – потребитель, пользующийся, высасывающий души любящих меня людей до дна. Но нет. Отец прикасается к моему плечу. Так аккуратно, словно боясь что я исчезну.

– Все будет хорошо, сын. Ты, главное не нервничай. Тебе нельзя.

Он напуган? Скрывает свой страх за вечной маской уверенности в себе и глупой заботой о матери. Не хочет ее расстраивать еще больше. Они так и живут всю жизнь, закрывшись друг от друга, называя это любовью. Берегут душевное равновесие друг друга. А сегодня эта их игра дала сбой, судя по всему. Странные. Я их не понимал никогда.

– Вы помните, что произошло? – врач смотрит на меня пристально, и я, наконец могу его рассмотреть. Зрение перестает плыть. Высокий, немолодой дядька, похожий на профессора из «Назад в будущее». И у меня появляется ощущение дежа вю. Я его видел уже. Но где? Не могу вспомнить.

– Я поскользнулся на обледеневшем асфальте – отвечаю уверенно, но вдруг начинаю понимать, что все не сходится в этой странной реальности. Когда Лерка пропала была весна. Мокрая, хлюпающая под ногами противной кашей, и запах сырости несся в окно, которое с упорством маньяка открывала жена. Она говорила, что пахнет свежестью и жизнью, а мне казалось, что она просто издевается надо мной. Делает все на зло. А вчера я вышел из дома в позднюю осень, укрытую ковром из умерших листьев. – Сколько я уже тут?

– Три дня. Вы были в коме.

– Год сейчас какой? – спрашиваю, чувствуя себя персонажем театра абсурда.

– Две тысячи двадцатый, – вместо врача отвечает мама. – Женечка ты поспи. Я рядом буду. И папа…