Деми Тайлер - Эхо твоей жизни

Но природа трепетного пиетета утонченного 34-летнего мужчины, знающего лоск в одежде и манерах, по отношению к Тай была известна лишь им двоим. В один прекрасный день став нечаянным свидетелем красноречивого эпизода между Оуэном и неким светловолосым молодым человеком, она поняла, что не суждено трепетной Молли когда-нибудь познакомиться с потенциальной миссис Борн. Поклявшись Оуэну сохранить его тайну, Тайлер приобрела в его лице преданного друга.

… “Ти, умоляю, недолго! Мисс Хилл меня убьёт… Она не принимает ни журналистов, ни поклонников! Умоляю, недолго, не серди её! “ – Оуэн прижимал руку к груди в умоляющем жесте. Они остановились.

Тай накрыла руку менеджера своей ладонью, успокаивая друга и тщетно пытаясь скрыть собственное удушающее волнение.

“Клянусь! Оуэн, я не подведу. Успокойся. Давай! “ – она подмигнула и призывно кивнула в сторону двери гримерки с табличкой “Максин Хилл-Богарт”.

Борн провел рукой по своим тёмным густым волосам и нервно поправил светло-серый костюм от Loro Piana, сидевший на нем безупречно. Глубоко вздохнув, он обречённо закатил на секунду глаза и постучал.

“Мисс Хилл! Мисс Хилл! Это Оуэн Борн! Вы позволите войти? “

“Да, Оуэн. В чем дело? “ – ответил глубокий низкий голос изнутри помещения.

Менеджер скользнул за дверь, сделав спутнице жест ожидать.

Прижавшись спиной к стене, Тай дрожала от волнения, слабость в ногах и сухость во рту добивали остатки самообладания. Она сделала глубокий вдох.

“Собственно, что я так умираю от тремора?? Я просто хочу выразить восхищение и признательность актрисе! Наглость, конечно…..хотя, почему?? Она….такая….я не могу….она..... Господи, зачем я… “ – в отчаянии прижатая ко лбу холодная ладонь легонько подрагивала.

Она не слышала о чем говорили Оуэн и прима за дверью. Только невнятный гул диалога, сильный голос актрисы, сквозь пелену волнения показавшийся раздраженным.

“Оуэн, прости” – пронеслось в агонизирующем сознании.

Борн показался из гримерки и приглашающим движением руки дал добро на аудиенцию.

Шаг. Второй. Третий. Отсчёт поступи отдавался гулкими ударами в голове. Переступая порог помещения, она оставила за дверью всю знакомую ей реальность. Казалось, этот главный шаг увяз во времени и пространстве, словно сбой в замедленной съёмке. В течение этих бесконечно длинных секунд не было ни сердцебиения, ни дыхания, ни других звуков, только ожидание чего-то очень важного, прекрасного и…

Тайлер увидела Её. Так близко. Глаза. Эти невероятные глаза. Большие, тёмные, глубокие, зачем они такие красивые?.. Изгиб ярких красных губ. Столько воли в этом прекрасном лице… Какая она миниатюрная… Её глаза смеются, в них нет ни капли раздражения. Она что-то говорит… Этот голос можно слушать бесконечно…

Откуда-то издалека, до сознания Тай донесся её собственный голос.

“Мисс Хилл-Богарт… простите мне… восхищение… никогда прежде… мы счастливы… примите…”

26-летняя Максин Хилл-Богарт приветливо смотрела на сидевшую перед ней молодую красивую женщину смеющимися глазами. Несмотря на усталость после спектакля , она охотно поддерживала беседу с неожиданной посетительницей. Максин узнала её. Да, это она, та сногсшибательная особа из партера, которая даже в разгоне представления зацепила взгляд актрисы. Надо же, какая смелая оказалась. (Внутренний смешок). И какие красивые глаза, зелёные. Волнуется. (Опять смешок).

Хорошо, что это оказались не журналисты. Впрочем, добросовестный и надёжный Борн и не допустил бы их к приме. Она не потерпит снова эти бестактные расспросы медиа-ищеек о её разводе, о последующем за ним переезде из Ноттингема в Лестер – пресса уже достаточно поворошила её жизнь.

А эта сидящая перед ней девушка очень милая, да. К тому же, по всей видимости она знакомая Оуэна Борна, а ему можно доверять.

Тайлер Морган и Максин Хилл-Богарт сидели в актёрской гримерке театра Sublime Opera города Лестер и вели беседу, лёгкую, плавную, глаза напротив, улыбки, вопросы, всплески рук, шутки. Тай пропустила в какой момент растаяло то невероятное, бросавшее её на грань обморока напряжение, с которым она входила в гримерную. И стоило так….

Резкий стук в дверь, громкие голоса снаружи.

“Мисс Хилл, прошу прощения! Это…. “ – Оуэна отпихнул в сторону бесцеремонно и раздражённо зашедший в гримерку высокий худой мужчина, колючий взгляд остановился на посетительнице.

“Добрый вечер!” – кивок в сторону удивлённой актрисы.

“Прошу прощения за вторжение, но мне хотелось бы донести до сведения своей запропастившейся супруги, что нам пора отправляться домой!”

Тай вспыхнула и закусила губы. Актриса понимающе хмыкнула.

“Ещё раз прошу меня извинить!” – прима оставила реплику визитера без внимания.

“Через пять минут в машине! “ – развернувшись Винсент Морган задел плечом стоявшего в дверях Оуэна и скрылся в проёме двери.

Оуэн удалился следом по кивку примы.

Тай прикрыла глаза.

Боже, какой стыд… Ненавижу…

“Миссис Морган” – та вздрогнула от прикосновения тёплой ладони, накрывшей её руку и открыла глаза. “Тайлер”, – повторила актриса, наклонившись к собеседнице. “Не переживайте, всё хорошо. Ступайте. Спасибо за то, что Вы оказались здесь.”

Гостья подняла глаза на Максин. Тёплая подбадривающая улыбка была так близко…

“Простите за…” – она слабо махнула рукой в сторону двери.

“Не извиняйтесь! Вы ни в чем не виноваты!”. – голос актрисы звучал решительно.

“Спасибо за Вашу смелость сегодня.“ Эти произнесенные на прощание с мягкой улыбкой слова Тай уносила с собой, покидая театр. Уносила бережно. Где-то в районе сердца.

У каждого человека есть свой персональный ад. Своя личная преисподняя, в которой клубятся наши страхи, неубиенные временем воспоминания, сожаления, невыплаканные слёзы, несказанные слова. Мы носим в себе это адское варево день за днем, с необъяснимым мазохизмом мысленно помешивая его в сознании перед сном, пряча от мира настоящего себя в безопасной и уютной темноте.

И, как другая, светлая сторона луны, есть рай. Свой собственный эдем, в котором такие же настоящие мы заполняем карстовые провалы в своей душе особым сортом абсолюта: будь то музыка, горные тропы, книги, ветер автотрассы или разведение улиток. И, наверное, не познав тьму и отчаяние собственного эреба, мы не могли бы в полной мере ценить кусочки своего земного парадиза.

Тай обожала блуждать среди райских кущ своего обожаемого розария. Там так хорошо и спокойно думалось. Она уходила туда побродить среди торжественной безмятежности роз, чтобы успокоить мысли, забыться в благоухании восхитительных соцветий. Здесь, в царстве молчаливого великолепия, не было ни колкого равнодушия, царящего в её доме в последние годы, ни окриков мужа, ни всего того, что наполняло её жизнь в прекрасном и холодном особняке.