Анна Богачёва - Донжуанский список Ксюши Кораблёвой

Круг замкнулся.

Ее привели к нему, ткнули носом в его грудь и сказали: «Он будет твоим мужем». Кто сказал? Она не знала, но с первого дня знакомства со всей очевидностью понимала – это ее будущий муж. Это судьба, от которой не убежишь. Спустя много лет она все-таки засомневалась в фатальности такого для нее исхода: Гоша умел быть убедительным. Кто знает?!

За четыре с лишним года после их первой встречи она несколько раз забывала про Гошу. Кто-то другой завладевал ее душой, сердцем, головой, но всякий раз наступал момент, когда она вдруг отчетливо понимала, что не туда движется, не в том направлении, не с теми людьми. Тогда она рвала отношения и уходила, не оглядываясь.

Гошу кто-то назначил ее мужем. Это было очевидно. Может быть, сам Гоша?

Она ничего не знала о нем. Как не знала ничего о других мужчинах, которых встречала в жизни. Она не пыталась ни к кому приспособиться, потому что в семье ее родителей отец подстраивался под мать – под ее настроение, ее желания, ее потребности. Так это выглядело снаружи. Внутри все было сложнее, тоньше, трагичнее даже, как потом оказалось, но в эти подробности Ксюша не была посвящена, да и не интересовалась она этим до поры.

Отец был красив, умен, терпелив, и она ждала именно такого. У отца были и другие, не отличавшие его от прочих мужчин качества, но от нее они были скрыты, потому что в те времена она чаще копалась в себе, чем выглядывала наружу. Она была занята собой и до появления в ее жизни Гоши знала, кто ей нужен. Она и Кулямова завоевала сама и держала рядом с собой, пока он не ушел от нее, осознав, что она никогда не изменится и никогда не станет привычной для него восточной, гибкой женщиной. С возрастом она вылупилась из своей скорлупы и увидела все многообразие достоинств и пороков, присущих каждому человеку, и любому идеальному мужчине, в том числе.

Гоша бол влюблен, и Ксюшина внешняя царственная отстраненность казалась ему верхом совершенства. Он чувствовал в ней глубоко внутри циркулирующее тепло, энергию, которой она могла поделиться. И это было главное. Ее внешняя холодность даже импонировала ему. Гоша был упорен. Он мог терпеть до бесконечности, пока любил.

– Я однолюб, – говорил он, смеясь. – Одновременно я могу любить только одну женщину.

До двадцати шести лет Ксюша была мятущейся особой, не красавицей, но с магическим воздействием на представителей противоположного пола. Иногда это воздействие отпугивало мужчин, потому что захватывало целиком и прилепляло слишком крепко.

У нее были и другие поклонники, кроме Гоши, с его отчаянно-беззащитным взглядом зеленоватых в крапинку глаз. Когда он снимал свои очки, взгляд его утрачивал фокус и становился совсем потерянным. Наверное, он был романтиком, и именно это, в совокупности с его любовью к ней, и привлекало Ксюшу. После истории с Кулямовым безоговорочная любовь была ей необходима. Гошино безусловное обожание спасало ее от ее собственной глубоко спрятанной неуверенности и уязвимости. Своей любовью он приподнимал ее над землей и позволял парить. Он позволил ей летать.

Другие поклонники, не имеющие этого «подъемного механизма», не дающие ей этой энергии птицы, казались ей слишком приземленными. Они не увлекали ее в светлые дали, они хотели жить с ней, строить дом, воспитывать детей, разгребать трудности. Им не хватало глупости и романтизма. И она, рано или поздно, расставалась с ними со всеми без сожаления и без жалости.

Гоша окончательно убедил ее в своей необходимости, когда, перелетев из конца в конец всю Россию, перебрался из прибайкальского провинциального Нижнеудинска – места красоты отчаянной, в Ленинград, город ее мечтаний, основанных, как оказалось, на генетическом коде – пятьдесят лет назад здесь родился ее отец. Ленинград поставил жирный штамп в ее паспорт. Гоша был влюблен и очень терпелив. Ксюша была капризна и очень взрывоопасна.

Он, как воин, увлеченно занялся борьбой с ее недостатками.

«Ты тогда чуть не сломала меня, – сказал Гоша ей через много лет.

Но Ксюша к этому времени уже знала, что битва была ему необходима. Что битва была формой его существования. Что побежденных и сдавшихся он не терпит, а уклоняющихся по разным причинам от сражения – по убеждению или из-за слабости – просто оставляет позади и скачет дальше, не останавливаясь и не оборачиваясь.

В первые годы их совместной жизни он часто, сам того не желая, разочаровывал ее. Её пугала и утомляла его чрезмерность, его готовность и терпимость. Спустя тридцать лет, они поменялись местами. Теперь она будила в нем неизбывное раздражение и разочарование. К своим пятидесяти с лишком она не сделалась ни важной фигурой в обществе, ни царицей по стати, на которой у каждого встречного невольно останавливается взгляд. Ее моложавость уже давно не вдохновляла его.

Впервые приступ неприязни и разочарования Гоша почувствовал намного раньше (очень давно) – года через три после свадьбы. В какой-то миг у него будто бы открылись глаза. Оказалось, что на свете есть красотки и поярче, и повиднее, и поинтереснее его жены.

Они, теперь уже втроем, вместе с маленьким сыном, сделали масштабное перемещение в пространстве, большой скачок в глубь страны, на восток, на Урал, в Пермь, Гошин родной город. Здесь у него была своя квартира, многочисленные друзья и подруги, старые связи и привязанности. Каждый уголок здесь был ему знаком и наполнен смыслом и переживаниями. Он окунулся в свою студенческую юность и обнаружил много забытых радостей.

Через полтора года после переезда у них родился второй ребенок. Ксюша после рождения дочери как-то вытянулась, поблекла, глаза ее сделались площе и тише. Она уже не воевала за свою независимость, не обижалась по любому поводу. Ребенок словно вытянул из нее излишки дурной энергии (силы), и она сделалась тише и мягче. Тайфуны, то и дело возникавшие в пространстве вокруг нее, поутихли, молнии почти иссякли, и Гоша вдруг очнулся, пробудился и заскучал. Штиль – не его стихия, как оказалось.

Он огляделся вокруг. Все находилось рядом: молодые, бойкие, полные жизни и радости и готовности к сопротивлению. Соседка, приятельница жены, пусть замужняя, но мила и легка неимоверно. Сначала Гоша, словно обретший вновь зрение, любовался издалека, удивлялся, восхищался, сравнивал свое поднадоевшее и чужое, блистающее яркими гранями, потом подпустил во взгляд огня, придал убедительности речам, обворожил, насколько было возможно. Говорить красиво он умел – умница и хитрец непревзойденный. Приятельницы жены, вхожие в дом, почуяли охотника, напряглись, засияли глазками, заблистали шерсткой.

«Я однолюб, – повторял Гоша, как мантру. – Одновременно не могу любить больше одной женщины»