Ирина Абеляр - Рапсодия для двоих

Шаг, ещё шаг и ещё один шажок. Прыжок, прыжок и ещё один прыжок.

Человек и зверь слились воедино, упав на землю в смертельном объятии. Обезумевшие от страха зрители начали громко кричать, чтобы отвлечь хищника от своей добычи и не дать ему унести мальчика в лесную чащу. Минута, минута и ещё одна минута. Ровно столько длилась страшная схватка двух неравных по силе и выносливости землян. Густая пыль, поднятая сплетёнными в единый клубок телами, наконец-то рассеялась. И невольные свидетели небывалого чуда увидели, что отважный мальчишка уверенно сидит на взъерошенной спине поверженного исполина. Крепко обхватив мощную звериную шею исцарапанными руками, юный наездник что-то тихонько приговаривал ему на ухо на незнакомом тарабарском языке, понятном только им двоим.

Цепная реакция, запущенная мальчиком, тут же начала разворачиваться и набирать обороты. Случайные очевидцы произошедшего наперебой рассказывали о чудесном спасении ребёнка тем, кому не удалось хотя бы краешком глаза увидеть кровавую битву двух титанов.

Невероятная история, конечно же, приукрашивалась с каждым новым повествованием, получая всё новые уточняющие детали. Харитону ни разу не пришлось рассказать самому о том, что произошло на самом деле, и почему дикая кошка не разорвала его на части, когда он нагло уселся к ней на спину.

Люди по натуре весьма доверчивы и порою не сомневаются в правдивости поистине сказочной истории, лишь бы концовка у неё была счастливая. Бедолагам невдомёк, что так не бывает, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Что никто не погибает в результате наводнений, пожаров или взрывов. И что в армии никогда не было дедовщины.

Русскому человеку что ни сказка, то урок. Вот и Харитон, получивший свой собственный опыт, понял, что не всему можно верить на слово. И любую сказочную историю надо вначале попробовать на зубок, прежде чем выходить с ней в жизнь.

Шрамы от острых когтей сказочного друга болели далеко не сказочной болью. Порою покалеченное в детстве тело заставляло его громко стонать, когда вертухаи жестоко били его за неповиновение и злобный нрав, а сокамерники в это время злорадно ухмылялись в предвкушении скорого появления на зоне нового «петушка».

Харитону не всегда удавалось прийти в себя сразу после резких ударов в пах или по голове. Но остатками убегающего сознания он понимал, что никак нельзя попасть в руки к опущенцам, чтобы волею случая не стать одним из них. Вряд ли кому-то из тех, кто никогда не сидел на тюремных нарах, приходилось по-настоящему испытывать непреходящее желание вдохнуть свежий ветер свободы или украсть у английской королевы её самый большой бриллиант.

Иногда Харону, прозванному так друзьями ещё на воле, то ли за особую жестокость к рискнувшим перейти ему дорогу, то ли просто шутки ради, казалось, что все его желания уже выполнены сполна. Божественное имя прилепилось к нему после первой поножовщины, да так и осталось с ним, видимо, до самой смерти.

В тюремной камере, где сидело сразу шестеро человек, никому бы и в голову не пришло, что его прозвище как-то связано с миром мёртвых. Да и сам Харитон не очень-то дружил с греческой мифологией.

Лёжа ночью под потолком, молодой зек представлял себе, как вернётся домой и откроет свой собственный магазин или лавку по продаже угля наивысшего качества. Перед закрытыми глазами пробегала вся его короткая жизнь. Услужливая память заставляла вспоминать и вечно простуженную мать, надрывно кашляющую на продавленном диване, и бабку Пелагею, лениво ковыряющую в печурке старенькой кочергой.

Небогатому семейству Соколовых редко когда удавалось приобрести настоящий антрацит, стоивший по тем временам немалые деньги. Несмотря на это, каждый вечер принималось совместное решение, чем топить печь. И бесспорным победителем выходил всё тот же антрацит. Благородный камень дарил необыкновенное тепло небольшому домику, где вместе с Харитоном ютились две его самые любимые женщины и приблудный кот Васька.

Памятные даты нечасто отмечались в их доме, принося излишнюю сумятицу в размеренную жизнь Пелагеи. Нелюдимая женщина не любила ни громких песен за столом, ни прощальных поцелуев, ни пьяных выкриков за окном загулявшего соседа дяди Гоши. Сам Харитон никогда не сидел за общим столом и не наедался вволю, оставляя самые лакомые кусочки матери. Немудрёная женщина решительно не понимала, как могла оказаться на окне большая тарелка с рассыпчатым печеньем и шоколадными конфетами. А Харитон, хитро посмеиваясь, всё подливал ей горячий чай, разворачивая сразу по две конфеты.

Сидя на низенькой табуретке напротив гудевшей по-звериному печи, довольная мать медленно прихлёбывала из своей любимой кружки, ласково поглядывая на сына. То и дело её клонило в сон. Огромные бирюзовые глаза закрывались, русая голова клонилась на грудь, натруженные руки роняли на пол простенькие чётки, доставшиеся ей от отца Матвея. Такой и запомнилась ему матушка, оставив в его душе тихую печаль и страстное желание хоть как-то загладить перед ней свою вину.

В тюрьме было только одно место, напоминавшее Харитону его родной дом и рано ушедшую мать. Этим местом была построенная ещё при царе горохе старенькая кочегарка, предназначенная больше для баловства, чем для удовлетворения тюремных нужд в тепле и горячей воде. Сторожил её и портил окружающий воздух по воскресным и праздничным дням местный громила по кличке Бандюган.

Пожилой мужчина попал когда-то на зону за надругательство над советским флагом в особо изощрённой форме. Да так и прижился тут, оставшись служить вольнонаёмным рабочим. Харитон частенько приходил к нему поболтать за жизнь и обсудить свои планы на будущее.

Бандюган, в миру – Трифон, не любил говорить о своём прошлом. Особенно о тех годах, что он провёл в изоляторе, ожидая суда. А вот о женщинах и пидорах мог рассуждать часами, хотя ни тех, ни других не жаловал.

Сидя у печурки, разомлевшие от жары мужчины влёгкую выкуривали пачку «Примы», неторопливо потягивая из горлышка свежее пивко. Пенный напиток чудом попадал в колонию строгого режима, минуя рычащий барьер из злобных конвойных псов и вооружённую до зубов охрану. Часок-другой, и затягивались песни про то, как ехал на ярмарку ухарь-купец, про враждебные вихри и так любимая всеми Мурка.

Трифону строго-настрого запрещалось пускать посторонних людей в кочегарку и в каптёрку, где хранился его инвентарь и спецодежда. Но Харитона этот запрет не коснулся, поскольку на его защиту встал сам пахан, когда-то отмотавший десятку вместе с его незабвенным папашей.

Больше всего Харитон любил бывать в кочегарке, где ему всё было дозволено: и уголёк таскать ведёрком из общей кучи к самой печи, и лопатой орудовать, как заправскому кочегару, и обтирать своё потное тело чистыми полотенцами, тайком принесёнными из прачечной.