Alina Ross - Дай мне знать, если все еще…

8:25. Латте с заварным уже стоит на моем столе. Немного потянуло холодом. Наверное, зашел такой же ранний, как и я, посетитель. Да, так и есть. К стойке подошел мужчина. Я не видела, но слышала голос: «Зеленый чай с жасмином и шоколадный кекс».

Этот акцент. Эта страна приняла его не больше двух-трех месяцев назад. Как и меня. Сейчас мой акцент немного «притупился». Я тщательно старалась казаться местной. И мне это удавалось.

«Ты – хорошая актриса одной роли», – это твои слова.

– Черт! – Я получила отказ от одной компании, с которой планировала длительное сотрудничество. Мне не всегда удавалось владеть собственными эмоциями. И «черт» с оттенком злости вырвалось у меня вслух. А ведь Ты всегда говорил, что нужно быть более сдержанной. Только кому это нужно? Мне? Я не хотела сдерживать эмоции, и никогда Тебя не слушала.

Он пронизывал насквозь. Этот взгляд, который может принадлежать только самовлюбленному и эгоистичному мужчине. Я чувствовала, как начинала внутри закипать, внешне сохраняя мнимое спокойствие и невозмутимость.

– Латте с корицей? Глупый вопрос с надеждой завести разговор. Услышал русскую речь, и пытался «словить» меня на крючок.

Во мне закипала злость. Какое он имеет право врываться в мое личное пространство? Несколько вариантов жесткого ответа пронеслось в моей голове прежде, чем я подняла на него взгляд.

Молчание. Расплывчатый силуэт и все, что наполняло помещение – в легкой дымке. Очередной прилив злости?

– Простите, я занята.

После моего короткого ответа не прошло и десяти секунд, как в помещение снова ворвался поток прохладного осеннего воздуха. Все тише становился тяжелый мужской шаг. Едва слышно закрылась дверь.

Одна из моих сверхспособностей: моментально переключаться. Но это было только мнимое «переключение». Настоящая буря разрывала изнутри и опустошала до легкого онемения конечностей.

Я никогда не мечтала быть принцессой или ближе к реалиям: певицей, актрисой, моделью… Я хотела свободы, а работа всегда вызывала ассоциации с приношением свободы в жертву. По крайней мере, так я видела на примере своих родителей, которые приходили с работы поздно вечером, а выходные планировали заранее, жертвуя один из дней на уборку дома и прочие хлопоты. Что оставалось? Оставалось «НИЧЕГО». Так жить я не хотела. Я, маленькая и еще глупая девочка, рисовала в своей голове другие картинки. Правда, в них была не только я. Рядом со свободой и жизнью в свое удовольствие был ОН: красивый, умный, любящий меня до безумия. Понимала ли я, что такое «любящий до безумия»? Нет, но для меня примером были родители. Принесенный папой горячий чай с медом, когда болела мама, почему-то, ассоциировался у меня с «любовью до безумия». Да, наверное, это и есть она – «любовь до безумия».

Я выросла. Выросла давно и как-то незаметно, но пока мечты так и остались мечтами. Одна ошибка могла изменить всю мою жизнь, и, не думаю, что там нашлось бы место для любви до безумия. Безумие было, но любовь… Скорее, она замещалась чем-то другим. Я поняла вовремя и резко попятилась обратно к своей мечте, где еще есть шанс все строить с нуля, не заботясь о лечение изрядно потрепанных нервов и надорванного слезами сердца.

Я никогда не боялась одиночества. Даже в новом и незнакомом для меня городе, страха одиночества не было. Но, сейчас, впервые меня пробрала дрожь, от одной лишь мысли, что могу остаться одна. Без Тебя? Нет, просто одна. Без Тебя я уже живу давно.

С улицы доносился запах свежей выпечки с корицей. А я ведь так люблю корицу. Есть ли смысл отказывать себе в удовольствии? Я решила, что никакого смысла в этом нет, и вышла на оглушенную автомобилями улицу. Местная пекарня находилась через дорогу. Три шага, один евро, и самая вкусная выпечка этого города в моих руках. Я жадно вдыхала запах корицы. А все потому, что, едва переступив порог подъезда, услышала не запах корицы вперемешку с машинным маслом. Нет. Я услышала запах Твоих духов. Да, это не впервые. Но, только сейчас – так отчетливо. Казалось, этому легкому шлейфу не больше десяти минут. Сейчас я ела свежую булочку с корицей, и пыталась «перебить» совсем свежий шлейф. Он развеялся с последним мягким кусочком.

В квартире зябко. Меня встречала она. Это был пушистый комок счастья. Одно ее «мур» стоило того, чтобы отстоять у хозяйки ее право на жилплощадь. Хозяйка неохотно приняла новость о новом жильце. Это был котенок с невероятно большими глазами и пепельным окрасом, разбавленным серыми полосами. Я влюбилась в него с первого взгляда, если вообще есть смысл говорить о моей способности все еще влюбляться. Она покорила меня настолько, что я, зная строгий запрет: «Никаких животных», – решила его нарушить. Теперь мы делили с ней жилплощадь на двоих. Сейчас она грелась у батареи, а я – спасалась от холода зеленым чаем с жасмином. Третий месяц она своим «мур» отвлекает меня от мыслей о Тебе. Ее я забрала у одной девушки, которая стояла возле той самой пекарни через дорогу. У нее было три котенка. Своего я заметила сразу. Эта девочка не была похожа на тех котят, которых мне когда-либо приходилось видеть. Какая-то гордость и уверенность в своих крохотных силах «читалась» в ее больших зеленых глазах. И, даже, когда я поднесла к ней руку, она осталась неподвижна.

Вторая бутылка крепкого виски. Недельная щетина и абсолютно пустой холодильник. Он был похож на бездомного, только часы за пару сотен американских долларов выдавали в нем человека с кое-каким достатком.

Когда в квартире появлялась пустая бутылка виски, уже вторая по счету, это означало одно: он опять попал под груз многолетних воспоминаний, и, даже, начинал бредить. В какую-то минуту ему казалось, что дверь в комнату открылась. Он поворачивал голову, но дверь была наглухо заперта. А иногда казалось, что на щеке становится щекотно от пряди волос. Волос, с мягким медовым оттенком. И когда эти пряди одна за другой спадали на его лицо и шею, полностью окутывал тончайший запах ванили. Он даже любил над ней подшучивать, намекая, что посыпать ванилью блинчики, а затем себя – не самая лучшая идея. Только на его колкие шуточки она всегда улыбалась, а иногда – заливалась хохотом. Эта улыбка всегда была в ее глазах. Он мог ее прочитать безошибочно, как и мог безошибочно определить все ее желания. Так мог только он.

Кино. Он смотрел кино, где эпизоды сменялись один за другим слишком быстро, чтобы успеть погрузиться в ту самую минуту, и ощутить прикосновение ее ладони. Стоило только закрыть глаза, как эпизоды начинали прокручиваться один за другим. Ни один режиссер в мире не сможет создать настолько красочную киноленту. Иногда ему казалось, что экранизация эпизодов в его личном кино удостоилась бы Оскара. Только он не хотел ни с кем делиться своими эпизодами. Такими родными, красочными, и болящими при каждом прокручивании в собственной голове.