Alina Ross - Дай мне знать, если все еще…

– Я не хотела тебе говорить…

– Что?

Это был уже вечер одного из самых страшных дней в моей жизни. Мы попрощались с тобой, Ба… Я осознавала, что больше никогда не будет: твоих советов, твоих самых пышных пирожков с вишнями, твоих самых вкусных киселей и компотов, твоей улыбки. Поразительно, как ты умела улыбаться даже тогда, когда не оставалось сил подняться с дивана после тяжелого дня. Ты так любила землю. Ты так любила радовать нас плодами своего труда не ней. А мы так любили тебя.

– Он живет с Вероникой. Нет, ты ее не знаешь.

– Пускай живет.

Когда тебе «бьют» по голове, первый удар воспринимается очень болезненно. Второй – практически не ощущается. Так сейчас происходило и со мной. Меня «ударили» новостью о тебе, Ба. А теперь, вторая новость, которая просто пришлась уже по больному месту, и у меня не осталось для нее никаких реакций.

– Он просил у меня твой новый номер.

– А ты?

– А я сказала, что не знаю. Ты же просила, чтобы никому-никому. Вот я и…

– Правильно. Спасибо.

– Все?

– А что еще?

– Странно. Ты же за него сама спрашивала у меня. Как только созванивались или списывались – так и спрашивала. А сейчас у тебя какое-то странное безразличие. Хотя да, извини… Не до этого.

– Никогда больше не говори мне о нем. Ладно? Даже, если я сама спрошу.

– Ладно. А твой номер?

– Никому, как и договаривались.

– Ладно…

Он твердо решил, что теперь – никогда. Никогда он не будет в голове прокручивать киноленту, где в каждом кадре – ее вьющиеся волосы и нежная улыбка в глазах. У него случилось новое знакомство. Оно было таким шаблонным и нелепым, но в нем он хотел найти спасение. Вероника написала ему сама. Как это часто бывает, знакомство в социальных сетях заканчивается реальной встречей. А реальная встреча – поиском точек соприкосновения. Дальше – первый секс, который дарит небольшую дозу эйфории. И затем – соединения двух измученных душ. У каждой души свой болевой порог и своя трагедия. Только вот никто и не догадывался, что две измученные души никогда вместе не обретут счастья.

Они жили уже три месяца вместе. Киноленты совсем исчезли из головы. Но, она умудрялась прийти во сне, и «вскрывала» рану, которая только-только начинала затягиваться. Как-то раз он назвал Веронику ее именем.

– Алиса, напомни….

И застыл. Имя было произнесено настолько громко и выразительно, что отпираться не имело смысла.

– Алиса?

Глаза Вероники начали наполняться слезами. К слову, легкая краснота белков была видна даже до произнесенного им. Она плакала слишком часто, чтобы белки успевали «избавиться» от красных прожилок. Но, она боролась. Ей хотелось стать для него всем, а при каждом ее прикосновении он находил повод, чтобы убрать ее руки со своих волос или плеча.

– Кто такая… Алиса?

Она подошла настолько близко, что каждая капля падала на его светлые брюки и оставалась крупным растекающимся пятном. Ей очень было нужно увидеть его глаза. Как бы близко она не подходила, никогда не могла в глазах прочесть хотя бы намека на правду.

– Извини. Вырвалось. У меня работала как-то Алиса. Совсем ребенок еще. Второй курс.

При этом в глазах она увидела, впрочем, как и всегда, абсолютную уверенность. На деле, она знала – это не было правдой.

– Кто такая…?

– Да прекрати! Ты постоянно ищешь подвох там, где его нет!

Он сорвался на крик. И это обижало ее меньше всего. Хуже было, когда он замолкал или совсем не отвечал на ее вопросы.

– Прости, Вероника. Я обещал не повышать голос.

– Ты часто забываешь о своих обещаниях.

Она убирала со стола молча. Глаза были абсолютно стеклянными. Только легкая влажная пелена напоминала о том, что две минуты назад произошел очередной скандал. И он повторится, обязательно. Может быть, даже сегодня. А может быть – через пять дней. Правда, пять дней гармонии еще никогда не случалось в этом доме.

– Ты ее любишь?

– Нет, не люблю. Голос предательски задрожал и это было слышно даже тому, кто никогда не умел отличить, где правда, а где – самая настоящая фальшь.

– Так почему ты со мной?

К Веронике вернулось самообладание. Вернее, она никогда его не теряла. Никогда не переходила на истерику. Никогда не упрекала. Она была понимающей. Понимающей до тошноты. Но в каждом ее вопросе был укор и обвинение. Просто, она сама знала ответы на свои же вопросы, а хотела ошибиться хотя бы раз.

– Давай не будем. Зачем ты опять все портишь?

– Я не порчу. Просто хочу знать, почему?

– Ты понимаешь меня так, как не понимает никто.

– И все?

– Нет. Не все.

– А что еще?

– Вероника, я прошу тебя. Давай не…

– Давай «не» что? Давай не будем замечать, что ты не любишь меня? Это твое предложение, да?

– Вероника…

Он не знал, что сказать в ответ, и она не собиралась даже дожидаться ответа. Просто ушла. Просто, с красными белками и очередной раной. Она говорила себе, что три месяца – это совсем маленький срок. Что, три месяца – это не тот срок, на котором уместно говорить о любви. И уже через несколько секунд она говорила себе обратное: «Вероника, любовь не придет туда, где место уже занято. А ведь у него именно так». Или: «Чего ты добиваешься, Вероника? Ты хочешь, чтобы тебя в очередной раз бросили?». После этой мысли она заливалась слезами. Контролировать этот процесс не имело смысла, так как болело невыносимо. Ей не болело так даже тогда, когда она упала на расколотый кирпич в свои двенадцать лет. После этого падения было несколько швов на голени, шрамы от которых будут сопровождать ее всю жизнь.

Утро в родном доме. На этой самой кровати спала маленькая девочка восьми лет. Она писала записки Святому Николаю и Деду Морозу. Да, в свои восемь лет, она в них верила, и даже больше, нежели в то, что в жизни все будет так, как только захочешь: настоящая и единственная любовь, белоснежное свадебное платье, длинная кружевная фата, собственная яхта, загородный дом и так, по мелочам.

Этой восьмилетней девочкой была я. Сколько лет прошло с тех пор? Двадцать. Много, мало? Сейчас, когда я лежала на этой кровати, казалось, что прошла целая жизнь. А с переездом в другую страну, началась новая. Только уже без веры в настоящую и единственную, белоснежное, кружевную и так….по мелочам.

Бабушка уже была на кухне и готовила завтрак. Обычно, эта кухня принадлежала только ей. Два года я прожила с бабушкой и дедушкой.

– Ба, ну еще пять минут! – кричала я, когда она будила меня в школу.

А на столе уже ожидал завтрак: мое любимое яйцо всмятку и овсяная каша с маслом. Я с удовольствием съедала все, что ты готовила на завтрак. Я любила твои завтраки, а когда возвращалась со школы – уже на первом этаже (а мы жилы на четвертом), слышала запах свежей выпечки. И никогда не ошибалась, что это – твоя выпечка. Это лучшие воспоминания моего детства.