Одри Хэсли - Доверься сердцу

Одна только мысль о том, что сегодня это опять произойдет, заставила его сердце учащенно забиться. Однако торопиться не следует. Сначала нужно навести порядок на столе, а потом… Не забыть еще кое-что…

Он сунул руку в дальний угол ящика, извлек оттуда длинную бархатную коробочку и сунул в карман пиджака… Все женщины любят бриллианты, а этот будет украшать самую необыкновенную из них.

Но он не преподнесет свой презент сегодня вечером. Пусть ничто не отвлекает Илону от любовных игр.

Она получит его завтра утром. Петер живо представил себе эту сцену. Илона сидит верхом на нем, и на ней нет ничего, кроме его подарка.

Эрекция не заставила себя ждать… Дурачок, сказал он себе, ведь наступил час пик, а тебе надо еще выбираться из центра.

Быстро схватив ключи от машины, Петер направился к лифту.

Пять минут спустя он уже мчался по знакомой дороге.

– Петер, сиди, пожалуйста, смирно, – Илона даже ногой притопнула от нетерпения. – И перестань таращить на меня глаза. Неужели ты не понимаешь, что это отвлекает? Невозможно работать, когда на тебя так смотрят.

– А как мне прикажешь смотреть? Ты же совсем голенькая, – не выдержав, подал голос доселе молчавший Петер. Вот уже полчаса он, совершенно обнаженный, терпеливо сидел в позе лотоса на бархатном красном диване. – Может быть, ты все-таки что-нибудь на себя накинешь?

– Ну уж нет, уговор дороже денег. Ты же говорил, что разденешься только в том случае, если это сделаю я. И теперь изволь вести себя как умный мальчик! Закрой глазки, хотя бы на минутку. А то я случайно – понимаешь, совершенно случайно! – изображу самого настоящего Петера Адлера.

Перспектива быть узнанным на портрете вовсе не прельщала его. Он вскочил.

– Хватит! Я устал! И вообще… Мы теряем время! Может, пока не поздно, бросишь мой портрет? Я заплачу тебе за этот набросок как за готовую работу.

Вздохнув, Илона отложила кисть.

– Жаль. А ведь уже начало получаться. Хочешь взглянуть?

Петер совсем не был уверен, что хочет. А вдруг она изобразила на картине нечто вовсе непотребное? Но, в конце концов, любопытство пересилило. Он шагнул к мольберту и остановился, потрясенный.

– Но… Но это же не я!

Илона протестующе взмахнула кистью.

– Так я тебя вижу!

Удивительно, но, взглянув на портрет еще раз, Петер обнаружил гораздо больше сходства.

Перед ним сидел мужчина со скрещенными ногами. Руки покоятся на коленях, спина выпрямлена, а глаза закрыты, как у медитирующего Будды.

Но содержание картины не исчерпывалось загадочностью и могуществом мужского начала. Искусно очерченная фигура, переливающиеся бронзовые мускулы создавали впечатление незримого присутствия некоей рабыни, которая немало потрудилась, втирая в кожу своего господина ароматические масла и умащивая его белокурые волосы восточными благовониями.

Петер на мгновение онемел. Его поразило не только и даже не столько мастерство художницы, сколько настроение, которым была проникнута картина…

Он еще раз впился глазами в изображенного на холсте мужчину: мудреца, господина всего сущего на земле. Но разве он, Петер, похож на этого юного полубога? Чертовка просто смеется над ним!

Он устремил на нее разгневанный взгляд, но Илона и бровью не повела.

– Я совсем не такой мускулистый, – проворчал он. – И кожа бледнее.

– Нет, у тебя очень рельефные мышцы и хороший ровный загар. Посмотрись в зеркало.

Она шутит или серьезно думает, что мужчины способны крутиться у зеркала, восхищаясь своими обнаженными фигурами?

– А куда делись волосы на теле? – недовольно спросил Петер.

– Я их состригла кистью. Это домысел художника, – объяснила она. – И потом, разве дело в волосах?

– Разумеется, нет, – не унимался он. – Но зачем приукрашивать? Например, эти кудри до плеч. Какая-то женская прическа. У меня же нормальная стрижка.

– Тебе бы пошли длинные кудри, – задумчиво протянула Илона.

– Это тебе только кажется, крошка. Никогда в жизни я не стал бы отращивать такую шевелюру.

– Почему?

Он деланно засмеялся.

– И ты еще спрашиваешь? Представь, что скажут мои партнеры, если я появлюсь в офисе, таком виде? Манекен, который только что сбежал из рекламного агентства… Меня просто не поймут!

– Правда? Мне казалось, что в своем кругу ты самый главный и можешь делать все, что тебе нравится. А они только кланяются и целуют тебе ножки.

– В глаза – да, но за моей спиной начнутся пересуды.

– Тебя так волнует мнение окружающих?

Петер удивленно посмотрел на нее.

Какая наивность! Отец всегда внушал ему, что в этом мире действуют законы, которые придуманы задолго до нас. И нам ничего не остается, как неукоснительно следовать им. «Иначе часы остановятся», – говорил Адлер-старший, торжественно поднимая руку и слегка постукивая пальцем по стеклышку своих золотых швейцарских часов. Слышал бы он слова этой безумной художницы! Наплевать на людей, на общественное мнение? Да это… это то же самое, что взять и своей рукой остановить время.

– Ты не знаешь, о чем говоришь, – выпалил Петер.

Илона сверкнула глазами и упрямо вскинула подбородок.

– Нет, знаю. И даже очень хорошо! Такие, как ты, окружают меня всю жизнь! И я вижу, как они изводят себя по пустякам, зарабатывая язву или инфаркт. А ради чего? Ради кого?

– Ради дела, – взревел он. – Понимаешь, дела! И ради своих семей! Как еще, черт возьми, большинство мужчин может добиться чего-то в этом мире, как не придерживаясь консервативных взглядов? Не каждый способен спастись бегством на пустынные острова и заниматься тем, что ему нравится. В конце концов, приходится возвращаться в реальный мир, как это делаю я каждое утро в понедельник. Тебе чертовски повезло, что у тебя такой партнер, как Франц. Немногие из знакомых мне деловых людей согласились бы взять тебя в свой бизнес. Твое поведение, манеры…

– Ну-ну, договаривай. – Она скрестила руки и смерила его ледяным взглядом.

– Шокируют окружающих. Как и твои наряды.

– Ах, вот как. Наконец-то дело дошло и до нарядов. – Она была вне себя от бешенства. – Что ж, благодарю тебя, Ульрих!

Петер зажмурился, как от удара… Боже, что он делает? А главное, зачем? Он же не хотел спорить с Илоной и, тем более, ссориться с ней. Ведь не будь выходных, которые они проводили вместе, он сошел бы с ума. Ему захотелось провалиться сквозь землю от стыда.

– Извини, пожалуйста. Я не хотел. Вспылил.

Он подошел к ней и обнял. Она еще минуту сопротивлялась, но затем крепко прижала его к груди.

– Это ты меня прости. Я не хотела тебя обидеть. Не понимаю, с какой стати я так завелась. Из-за какого-то портрета… Ты прав, он действительно никуда не годится.

– Глупости! Портрет просто замечательный. – Он взял в ладони ее щеки и стал поглаживать, успокаивая… – Вообще-то ты права. Меня давно уже тяготит собственное существование. Все время чувствуешь себя машинкой для пересчитывания банкнот. Ужасно!