Хелен Майерс - Любовь и предательство

— Да?

— Безусловно. Это твои рисунки? — спросил он, кивком указывая на разбросанные по кровати бумаги. — Можно посмотреть?

Сын шагнул в сторону и произнес:

— Я специально не занимался. Так, валяю иногда дурака.

Хью принялся ходить вокруг большой кровати, от одного листа к другому.

— Даже не знаю, что сказать. Для твоего возраста это просто здорово!

Однако все было не так уж просто. Кайл выглядел довольным, пока его хвалили, но потом постарался сделать вид, будто остался равнодушен к похвалам отца. Это задело Хью, но он решил играть в открытую.

— Знаешь, так и должно быть, — он глубоко вздохнул.

— Что?

— Твое желание держать со мной дистанцию. Тебе нелегко было узнать, что твоим отцом оказался человек, осужденный за убийство.

Кайл, отведя взгляд, пожал плечами.

— Мама не считает тебя убийцей.

Хью видел, что мальчик хочет поверить, но боится быть обманутым. Сколько раз и сколько людей не оправдывали его ожиданий? Как может мир создавать здоровых людей-созидателей, если первый жизненный урок, который получает каждый ребенок, — урок недоверия?

— Верно, — тихо, но внятно произнес он. — Твой отец не убийца. Не стану отрицать, что я был в ярости, испытывал ненависть и хотел убить Пирза Марсдена в тот день, но клянусь тебе самым дорогим в моей жизни — любовью к твоей матери, — что я не делал этого.

Подбородок мальчика задрожал. Хью не видел его глаз за ресницами, такими же длинными и густыми, как у его матери. Но когда тот протянул к нему руки, Хью почувствовал, что поступил правильно. Тело его ныло после стычки с этим рябым быком Сандовалом, поэтому он слегка поморщился от крепких объятий мальчика. Но глаза жгло не от боли. Крепко обхватив Кайла в ответ, он едва сдерживал радость оттого, что мог хотя бы на мгновение испытать такую связь.

— Это несправедливо, — пробормотал Кайл.

— Нет. Но все постепенно налаживается.

— Все здесь ненавидят нас. А я ненавижу их!

— Не все. И ты тоже не всех. — Хью погладил спутанные волосы мальчика.

— Я боюсь.

О, он знал, что такое страх.

— Хорошо, что ты признаешься в этом. Но мы не можем убежать.

— Я не хочу оставаться здесь. Не хочу, чтобы вам с мамой угрожала опасность...

Это как раз подтверждало слова Эмметта, но Хью не мог дать необоснованных гарантий.

— Твоя мать дала слово. А ты знаешь сам, как она к этому относится.

Мальчик кивнул, и Хью продолжал:

— И я тоже не могу бежать. Кто-то здесь украл мои самые большие ценности — свободу, доброе имя, семью, и я должен попытаться вернуть их назад.

Покинув комнату Кайла и направляясь по коридору, Хью испытывал головокружение. Его ожидания, когда он шел сюда, были ничтожно малы. Теперь ему хотелось только одного — знать, что Тейлор вернулась домой, тогда можно было бы со спокойной душой положить голову на подушку и проспать целую неделю.

Комната Эмметта была большой, что дало возможность разместить в ней весьма громоздкую мебель, но все равно она казалась довольно пустой, и ее немного оживляли фотографии на бюро.

Хью взял одну, с Тейлор, сделанную на ее балу в старшем классе. Здесь они сняты вдвоем. Тогда они были очень молоды, исполнены уверенности и любви. Но чувство, которое он теперь испытывал к ней, не померкло, и это был не просто секс.

Поставив фотографию в серебряной рамке на ночной столик, он направился в ванную и включил душ. Напряжение в мускулах сразу стало спадать, когда тонкие женские руки, плавно скользя, обхватили его, а гладкое тело прижалось к спине. Ему казалось, что он только воображает ее присутствие, даже когда услышал шепот: «Чувствуешь себя лучше?» Ему пришлось повернуться, чтобы удостовериться, что она действительно здесь.

— Да, теперь, когда ты рядом, — ответил он, прижимаясь к ней всем телом, и оно тотчас же отреагировало, словно осознавая, к какой драгоценности прикоснулось. Испытывая все большую потребность в ее нежности, он потерся щекой о ее щеку и спросил: — Все в порядке?

— Вроде бы да. В городе спокойно.

Тейлор тоже, похоже, испытывала нетерпение. Она уткнулась носом ему в ухо, затем поцеловала в шею, прямо в то место, где бился пульс, быстро и сильно.

— Кайл сказал мне, что вы поговорили.

— Он даже позволил мне обнять себя.

— Он сказал, что назвал тебя папой, когда ты пожелал ему спокойной ночи.

От чувства растроганности у него снова, словно тисками, перехватило горло, и он еще крепче прижал ее к сердцу.

— Он замечательный. И ты замечательная. — Он нашел ее рот и чуть коснулся губ, принуждая их открыться. Даже когда ему было необходимо нечто большее, когда хотелось, чтобы их языки страстно обвивали друг друга, он проявлял большую осторожность, желая сохранить нежность. Ему хотелось отблагодарить ее за тот великий труд, который она сотворила, воспитывая их сына, за то, что она была лучше, чем он заслуживал, за то, что возвратила ему желание жить. Он попытался выразить все это своим поцелуем, и она ответила: тело ее выгнулось дугой, приникая к нему, руки красноречиво выражали благодарность и ободрение, передвигаясь от плеч к бедрам. Более того — в своей щедрости она принялась со страстью ласкать его, но Хью отстранился, так как хотел еще многое сказать.

Он склонился к полукружиям ее груди, к розовым соскам, вскормившим их ребенка. Горячая вода уже разнежила ее, но именно его губам удалось вызвать тихие мурлыкающие звуки из глубины ее горла.

Опустившись на колени, он потерся щекой о то место, где из его семени вырос плод. Он пропустил все это — первое удивительное пробуждение жизни, таинственные пленительные изменения тела, шумное появление ребенка... Он не растирал ей спину, чтобы помочь расслабиться, не поддерживал ее во время родов, не дежурил возле ребенка по ночам, чтобы она смогла поспать и вновь обрести силы. Он всем обязан ей, а взамен может предложить только свою любовь. Преисполненный благоговения, он опустился еще ниже. Ощущая, как ее напрягшиеся пальцы впились в его плечи, он собирался дать то, что доставит ей блаженство.

— Позволь мне, возлюбленная, — прошептал он, осыпая умоляющими поцелуями сначала одно нежное, словно шелк, бедро, затем другое. Он молил ее о доверии. Она забыла, как можно отдавать себя полностью, отказаться от стыдливости, а ему хотелось, чтобы она заново обрела этот дар. А также, чтобы тем человеком, которому она доверится, стал он. — Позволь мне, любимая, — бормотал он, приникая к пушистому холмику. А затем сделал то, что время позволило им только однажды, прежде чем жизнь оторвала их друг от друга. Он дал ей то, что, по его твердому убеждению, никогда не захочет дать кому-либо другому, и осуществил то, о чем мечтал бессчетное число дней и ночей.

Она сначала противилась, руки ее погрузились ему в волосы. Но в конце концов тело стало отвечать на его ласки. Сердце его, казалось, увеличилось в размере, когда она уступила и принялась гладить его мокрые растрепанные волосы, позволяя ему самую сокровенную ласку. Тогда он понял, что последняя из разделявших их стен наконец-то рухнула.