Памела Кент - Шанс для влюбленных

Самое странное было то, что он не говорил ничего подобного накануне вечером. Он даже не заикнулся о том, что она ослушалась его, навестив его мать. Она спустилась с ним в гостиную, и он налил ей стакан не очень крепкого шерри, а потом стоял, облокотившись на каминную полку и глядя в пространство. Ким забеспокоилась. Она не представляла себе, как она будет обедать с ним, так как не было ни малейших попыток завязать вежливую беседу и не было никого, кто мог бы нарушить это безмолвие.

Раз или два она уже открывала рот, чтобы извиниться… попытаться что-то объяснить ему. Но слова замирали у нее на губах, а его молчание буквально замораживало ее.

Единственное, что ей остается, подумала она, это принять от него обратный билет. Она напишет ему записку, соберет и принесет рано утром в холл чемодан; если ему так хочется, то нет никакой необходимости общаться с ней и дальше. Ей найдут замену через агентство, а она пошлет записку миссис Фабер, где напишет, что сожалеет о том, что их знакомство было столь кратким. Так все и закончится.

И все же она должна извиниться перед Гидеоном. Он с самого начала расставил все по местам, но она не поняла его до конца. Она оказалась слишком слабой, слишком ненадежной, слишком трусливой даже для того, чтобы защитить себя.

За обедом Фабер не просто удивил ее — он поразил ее до глубины души. Он начал разговаривать с ней обо всем на свете, от новых книг, пьес до собак и деревенской жизни. Между супом и рыбным блюдом он рассказал ей, что у его матери есть мопс по кличке Джессика и что это перекормленное животное с отвратительным характером. После Джессики он перешел на Маккензи, и Ким узнала, что тот был правнуком Бутс и что Гидеон подумывает, не купить ли еще одного кокера, чтобы продолжить линию и составить Маккензи компанию. Ему также нравились лабрадоры и вообще охотничьи собаки, но сам он не стрелял, не охотился.

Ким была удивлена его красноречием, когда он заговорил об охоте на лис. Его красивые пальцы крепко сжимали ножку бокала с вином, и она боялась, что стекло треснет, пока он объяснял, что до того, как его отец купил Мертон-Холл, охотники собирались именно там, но его отец прекратил эти сборища.

— Мой отец был рабочим человеком… он усердно трудился всю свою жизнь, — говорил Гидеон, подчеркивая слова, будто для него они были очень важны. — Он верил, как и я, что все должно быть заработано… ничто не должно достигаться без каких-либо усилий. Только усилия служат оправданием, только после них человек имеет право на развлечения.

Глядя на него, сидящего во главе длинного палисандрового стола, уставленного серебром, цветами — яркими алыми розами, выращенными в оранжерее, — фруктами и хрусталем, Ким казалось, что она слышит что-то очень странное и чуждое, что-то совсем не предназначенное для ее ушей… Ибо, если судить по внешности, мистер Фабер не работал ни единого дня в жизни, а если даже это и не так, то он все равно не имел права на эту роскошь. Не на такую роскошь…

Гидеон посмотрел на нее суровыми, властными серыми глазами.

— Я работаю полный день всю неделю в своем офисе, исключая выходные и такие случаи, как сегодня, когда я ожидал вашего приезда, — сказал он. — Я не бросаю слов на ветер, мисс Ловатт.

— Уверена, что это именно так, — неловко пробормотала она.

— И именно поэтому меня раздражает эта нелепая идея моей матери — написать книгу. Моя мать не работала ни единого дня… Мой отец до такой степени избаловал ее, что вместо женщины, осознающей свои обязанности, она превратилась в трутня в позолоченном улье… в Мертон-Холл, который он купил и завещал ей как свадебный подарок. Не было ни одной ее прихоти, которую он бы не удовлетворял, пока был жив…

— Значит, он был очень сильно привязан к ней, — задумчиво проговорила Ким.

— Да. Но это не оправдывает того, что он сделал с ней… того, что он сделал со всеми нами, с моими братьями и сестрой. Он лишил нас матери, заменив ее на блестящую игрушку!

— Право слово, мистер Фабер! — воскликнула Ким, и ее нежное, бледное лицо вспыхнуло от возмущения. — Я не знаю, понимаете ли вы, что делаете, но миссис Фабер будет моей работодательницей… Я уже виделась с ней, и…

Он подался вперед, и его серые глаза торжествующе сверкнули.

— Да, вы уже виделись с ней — без моего разрешения! — и именно поэтому я хочу, чтобы вы кое-что выслушали! Нет никакого повода возмущаться или презирать меня за то, что я говорю правду, потому что я не думаю, что моя мать в тот короткий промежуток времени, что вы разговаривали, смогла произвести на вас благоприятное впечатление. Она, скорее всего, сидела в кровати, словно живая кукла, а Траунсер переживала, хорошо ли позволять вам идти против моих инструкций… Траунсер стояла на страже на тот случай, если я внезапно появлюсь, результатом чего станет ваше увольнение…

— Да, она слушала, не идете ли вы по коридору, — признала Ким, надеясь, что это признание не вовлечет горничную в беду, и чувствуя себя как бабочка на булавке.

— Я прекрасно это знаю. — Презрение затаилось в густых черных ресницах. — Да, если вы волнуетесь за Траунсер, она работает здесь уже много лет и будет работать, пока не уйдет на пенсию или пока не умрет моя мать.

Безразличие, с которым он упомянул о возможной кончине своей матери, подействовало на Ким как холодный душ. Ей никогда еще не встречались подобные люди, и от его прямолинейных заявлений у нее просто перехватило дыхание.

— Когда вы встретитесь с моей сестрой, то увидите, что она очень похожа на мать. У нее такой же неуравновешенный характер. К счастью для нее, она замужем за человеком, который держит ее в рамках.

Ким едва смогла подавить в себе желание истерически рассмеяться. Чтобы не сделать этого, она изо всех сил прикусила нижнюю губу.

— Ваша сестра — счастливица, — сказала она, надеясь, что предательская дрожь в ее голосе прошла мимо его ушей.

Он взглянул на нее.

— Нериссе очень повезло, — согласился он. — У нее семнадцатилетняя дочь, воспитанная как самостоятельный человек, что восхищает меня; матери не удалось вбить в нее ту романтическую ерунду, которую моя мать изо всех сил старалась вбить в Нериссу. Сейчас она увлекается историей, и мы надеемся, что она сделает себе карьеру. У нее острый ум.

— А вы не считаете, что для девушки более логичным было бы выйти замуж? — спросила Ким, все еще борясь с легкой дрожью в голосе.

— Замужество — вариант не для всех, — отрывисто ответил Фабер.

Он отказался от десерта, когда ему принесли его, и отмахнулся от острой закуски. На стол поставили поднос с сырами.

— Принесите кофе сюда, в столовую, — приказал он Пиблсу, слуге. — И после этого я хочу, чтобы меня не беспокоили.