Лора Мэрфи - Найди свое счастье

Какими бы сладкими ни были его воспоминания о девятнадцатилетней девушке, двадцатидевятилетняя женщина казалась в сто раз лучше. В сто раз слаще.

— И как же ты докажешь? — стараясь не выдать волнения, сдержанно поинтересовался он. — Прошлого не исправишь.

— Да, — согласилась она. — Но восприятие прошлого может с годами меняться.

— Я не хотел бы копаться в собственных восприятиях.

— Когда-то я боялась, не спорю, но не тебя, — задумчиво продолжала Дорис. — Я боялась нас двоих. Тогда даже не было места для этого "нас". Все знали, что я люблю Грега, и верили в это. Все, кроме тебя. И меня.

— Ты постаралась убедить себя в этом только на один вечер.

Она досадливо рассмеялась.

— И зачем я говорю тебе все это? Ты знал.

Его ладонь слегка прикоснулась к ее волосам.

— Ты была невинной девушкой, с которой я когда-либо был знаком. Я знал, что всю свою жизнь ты укрывалась за чьей-то надежной спиной. Знал, что ты отчаянно хотела полюбить Грега и не желала рисковать всем ради меня.

— Я была совсем юной, — виновато прошептала она.

— Дорогая моя, в десять лет я чувствовал себя более взрослым, чем ты в двадцать.

— Может быть, — согласилась она. — Я была наивной, глупой, невинной.

— Только не после того, как я прикоснулся к тебе.

— Хотелось бы мне, чтобы все было по-другому, — вздохнула Дорис. — Чтобы я была мудрее, а не такой слепой и упрямой девчонкой. — Она потянулась к его руке и сильно сжала в своих. — Жаль, что я причинила тебе тогда боль.

Ему самому было бы приятно успокоить ее, заверить в том, что ей уже незачем чувствовать себя виноватой. Но она-таки сделала ему больно своим недоверием, тем, что оттолкнула по-настоящему любящего ее человека. Она разбила его сердце. Но как же ему недоставало ее, как же он скучал по ней.

Дорис отпустила его руку и он, прислонившись спиной к металлической сетке, ограждавшей веранду, качнул коленом гамак.

— Это твой или Кэт? — поинтересовался он.

— Общий. Мы обе предпочитаем кресло-качалку. Ей нравится, как оно поскрипывает при каждом движении.

— Ну, разумеется. А тебе нравится предаваться в нем лени.

— У меня мало для этого времени.

Начатый раньше разговор, заинтриговавший Теда, не получался.

Он сел в гамак, почувствовав, как под его тяжестью провисли веревки, поднял ноги и лег. Найдя подушку, подложил ее под голову.

— Я-то считал, что гамаки вешают между двумя высокими деревьями.

— Попробуй. Москиты съедят. Если бы веранда не была ограждена металлической сеткой, я бы ни за что не вышла сюда ночью.

— Милая, ты не знаешь, что такое москиты, если ты не побывала во Вьетнаме. Да и на Филиппинах их хватает. Я думал, что эти хищники сожрут меня живьем.

Женщина медленно и неслышно, словно тень, обозначенная лишь более светлым цветом одежды, подошла к гамаку.

— Тебе, должно быть, было очень одиноко на другом конце света, так далеко от дома.

— Да не очень, у меня нет дома, Дори. Я забыл о нем после смерти Джуди.

— Ты больше не виделся со своей матерью? Не интересовался братьями?

Он повернул голову, пытаясь разглядеть ее лицо.

— Когда мать вновь вышла замуж, ей пришлось сделать выбор: муж или мы. Она выбрала его. В нем она нуждалась больше, чем в нашей любви. Ее занимали нажитые с ним дети больше, а мы росли сами по себе. Когда сестра умерла, наша мать и ее семья получили то, чего добивались — они избавились от нас обоих. Им было наплевать на нас. Они не горевали по Джуди.

— И поэтому ты не скучаешь по ним. — В ее голосе чувствовалось смущение. — Но она же твоя мать.

Он потянул ее за руку и заставил присесть на край гамака.

— Ты сама невинность, — проговорил он с ухмылкой. — Не все любят своих детей, Дори. Не все заботятся о них. Ты же воспитательница и должна знать об этом.

— Они… пренебрегали тобой?

Х-м, пренебрегали. Жестоко обращались, наверняка хотела она сказать, но не могла заставить себя произнести это. Но и слово "пренебрегать" достаточно точно отражало реальную ситуацию.

— У нас было, где жить, что есть и во что одеться, но не более того.

В их семье не знали привязанности, не было любви, но хватало злобы. Их отчим имел тяжелый характер, и его мишенями с легкостью становились Тед и Джуди. Ради сестры он старался подставляться отчиму.

Дорис сжала его пальцы.

— Отчим… он бил тебя?

— Бывало.

— Поэтому ты начал бегать? Чтобы держаться подальше от него?

— Ага. В целом это срабатывало.

— Поэтому твоя сестра была так несчастна?

— Он побил ее несколько раз, и в конце концов я положил этому конец. Но, конечно же, он здорово ее доставал. Постоянно придирался к ней, давил на нее, выставлял ее дурочкой, никчемной. То же самое он пытался проделывать со мной, но я был упрям. И только больше ненавидел его за это. Джуди же не выдерживала, позволяла ему глумиться над собой.

— Как я сочувствую тебе, Тед, — прошептала она.

Они замолчали, погруженные в свои мысли, пока пушечная канонада на полигоне милях в десяти от городка не прозвучала с такой силой, что сотрясла дверь из металлической сетки и окна. Дорис замерла, а он хмыкнул.

— Как тебе нравятся ночные учения?

— Сначала я принимала выстрелы за грозу, но потом сообразила, что гром не может греметь с такой регулярностью. Когда-то это сводило меня с ума, но со временем я привыкла. Но вот такие громкие звуки все еще пугают меня. А Кэт даже не замечает их. Вы там стреляете в любое время дня и ночи. Но дочь выросла под эти звуки, и для нее они обычны, как пение птиц и стрекот кузнечиков.

Теду хотелось вернуться к началу их разговора и он спросил:

— Ты все еще хочешь доказать что-то, Дорн? — Не дождавшись ответа, он протянул руку и тронул ее за плечо. — Позволь мне обнять тебя.

Он не пытался уговаривать ее, обещать, что удовлетворится одним объятием, не будет назойливым. Просто выразил откровенное желание, которое так совпадало с ее собственным. Догадывался ли он, что именно этого она и ждала с того момента, как вошла в дом сегодняшним вечером, — оказаться в его объятиях?

— Никогда не могла сообразить, как аккуратно залезть в гамак, — засмеявшись, предупредила она. — Если мы оба свалимся на пол, заранее прошу прощения.

Но с его-то помощью не было ничего проще, чем улечься рядом, положив голову на сильное мужское плечо, — чего еще ей было желать. И когда его руки обхватили ее, она почувствовала себя в его власти и тут же вспомнила, как лежала вот так, именно так, в тот жаркий августовский вечер. Правда, тогда они оба были обнажены. Их сердца бешено колотились — ее сильнее, чем его, — и дышали они шумно и судорожно.

В состояние шока она пришла позже. А в те первые мгновения удовлетворение от любовных утех было слишком ошеломляющим, чтобы можно было о чем-то думать. Она только и могла, что упиваться его нежностью и отдавать без остатка свою. Он все знал — что и когда делать, где и как касаться ее, чтобы привести в неописуемый божественный экстаз.