Тесс Стимсон - Цепь измен

Я не видел ее двадцать лет, а она ничуть не изменилась.

За спиной Бэт стоит моя мать.

Кейт не должна была меня найти. Это должна была быть Этна. Я знала, что тем утром она собиралась зайти на чашку кофе (как обычно, сдобренного водкой, хотя на часах всего десять утра); разумеется, Этна испытала бы ощущения не из приятных — но ведь и она была мне кое-чем обязана. Счет получился бы один — один.

Этна бы поняла, что я не хотела так поступать. Что это просто способ привлечь внимание Уильяма.

Разумеется, во всем была виновата Клара. Она прекрасно знала, что я терпеть не могла выходить из дома одна, но Уильям улетел на Кипр, а малышу были нужны молоко и подгузники. Клара наотрез отказалась сбегать в магазин, так что мне ничего не оставалось делать, кроме как поехать самой. Естественно, стоянка оказалась забита, я не нашла, где припарковаться, и, опять же естественно, у меня случился очередной приступ паники. Всего лишь задела стену — ничего серьезного. Но пришлось разыскивать документы о страховке, а по возвращении домой я вдруг осознала, что понятия не имею, где они.

Мне бы и в голову не пришло шарить в письменном столе Уильяма, потому я была вынуждена позвонить ему в гостиницу, хотя знала, что он терпеть не может, когда ему докучают домашними заботами во время деловой поездки.

Сначала секретарь на ресепшене все никак не могла найти его имя.

— Мистера Эштона нет, — проговорила она с сильным акцентом…

— Эшфилд, — с облегчением поправила я. — Уильям Эшфилд.

— Вот, мистер и миссис Эшфилд, номер двести один. Они выйти, я сама звать такси. Вы хотеть взять мне сообщение?

Положив трубку, я долго сидела, погруженная в размышления. Конечно, девушка могла ошибиться — у нее был кошмарный английский; и все же что-то подсказывало мне: она права. Мистер и миссис Эшфилд. Явно не какая-нибудь шлюшка, подобранная в кипрском баре, не развлечение на одну ночь. Все было спланировано. Она жила с ним в гостинице, они вместе вселились, — значит, отношения у них гораздо более серьезные.

План действий созрел сразу. Я боролась за свой брак единственным известным мне способом. Я мало что еще могла предложить Уильяму, о чем Клара не стеснялась все время мне напоминать.

Иногда чувство вины превозмогает любовь.

Конечно, проще всего устроить передозировку — но ее последствия непредсказуемы, вдобавок ее легко истолковать как крик о помощи. Уильям должен был поверить, что я задумала самоубийство всерьез. Мне предстояло выбрать способ, который не оставлял бы места сомнениям, и в то же время, конечно, позаботиться о том, чтобы в итоге оставалось достаточно места для сомнений.

Я действовала очень осторожно. Я знала, где нужно резать и на какую глубину. (Больно не было. Я ждала боли, но она не появилась. При виде крови, струящейся из запястий, меня охватило какое-то чувство успокоения, хотя, увидев так много крови, липкую красную жижу, я пережила миг совершенного ужаса. А если бы Этна не пришла…)

Чего я не могла предусмотреть — так это что Кейт забудет дома какой-то доклад, над которым она корпела вместе с Уильямом несколько недель, сядет на обратный автобус и, ворвавшись на кухню, обнаружит меня на полу (там, где Этна обязательно увидела бы меня, заглянув в кухонное окошко, если бы я не открыла дверь). Я не рассчитывала, что именно Кейт придется срывать кухонные полотенца, чтобы перевязать мне вены, и звонить в «неотложку», и объяснять врачам и полиции — и впоследствии, конечно, психологу, что ее мать пыталась убить себя, когда ей было десять лет, и что она сама нашла ее.

— Ты была больна, — со стоном повторяет Этна в сотый раз. — Ты ничего не могла с собой поделать.

— Ведь ей было всего десять лет. — Я возбужденно меряю шагами ее мастерскую. — Как я могла так с ней поступить? Я же ее мать! Я же должна оберегать ее!

Подложив руки под голову, Этна растягивается на замусоленном, в пятнах краски диванчике. Солнце льется в комнату сквозь грязные окна, устилая пол блекло-золотыми бриллиантами. Стены трясутся, когда по Северной ветке под нами грохочет поезд. Может, это не самое тихое место в мире, и все же я завидую Этне. Лучше бы у меня никогда не было детей.

— Что ты все переживаешь и переживаешь это заново? — вопрошает она. — Ты как собака с костью. Ну да, напортачила: с кем из нас не бывало? Семь лет прошло, Бэт! Забудь ты, наконец.

Я кусаю ногти.

— Кейт не может забыть. Я вижу это в ее глазах каждый раз, когда она смотрит на меня. Она мне не верит. И никогда не верила. Даже до… — Я в нерешительности замолкаю.

— Твоего маленького преступления?

— Это не было…

Этна коротко отмахивается.

— Да-да, знаю. Слушай, она объявится. Подожди пару-тройку дней…

— Нет, Этна. Ты же знаешь, что она не объявится. Она не разговаривала со мной с тех самых пор. Я подумывала остаться у тебя на несколько дней и дать ей время — но она даже не берет трубку, когда я звоню. Как я объясню ей, что случилось, если она со мной не общается?

— Пусть она сама справится с этой проблемой со временем, Бэт. Вы с Уильямом уделяли ей слишком много внимания. Ей не повредит немного повзрослеть.

Я открываю рот, собираясь возразить.

— Слушай-ка! — Этна рывком садится на диванчике. — Иногда мы влипаем в дерьмо, Бэт. Да, ты совершила глупость. Но ты была больна, и Кейт это отлично известно. Ей уже семнадцать, а не десять. Она достаточно взрослая, чтобы понять: ее папочка не герой-победитель, а ты не старая спятившая брюзга, которую нужно держать запертой на чердаке. — Она встает и наливает в стакан на палец неразбавленной водки. — Уильям, Кейт, Клара — никто из них не принимает тебя всерьез. Они все относятся к тебе не то как к слабоумной старушке, не то как к деревенской дурочке. Твоим попустительством, между прочим.

— Погоди, Этна. Этим делу не помочь.

— Сдаюсь. Ты так отвратительно пассивна, Бэт! В собственной жизни ты пытаешься занять место в заднем ряду. Когда же ты, наконец, выйдешь вперед и возьмешь на себя немного ответственности?

Я начинаю сдавать позиции:

— Я пыталась…

— И не смей прикрываться своей болезнью!

— Ты же сама только что сказала, что я не могла ничего с ней поделать!

— Ты не можешь перестать болеть, но ты можешь бороться с болезнью! — резко обрывает Этна. — Тысячи людей страдают маниакальной депрессией и все же достигают очень многого: при своей болезни Уинстон Черчилль умудрился спасти целую страну, черт ее подери! — Она так жестикулирует, что даже расплескивает выпивку. — У многих величайших художников, музыкантов, писателей и ученых было биполярное расстройство: у Моцарта, Уильяма Блейка, Исаака Ньютона, Марка Твена, — и это не помешало им применять свой талант и жить полноценной жизнью, разве не так?