Тесс Стимсон - Цепь измен

Вздрагиваю от звука открывающейся задней двери. Каннель тут же подскакивает и заливается лаем. На пороге кухни возникает человек, которого я меньше всего ожидала увидеть.

— Бэт, прошу, выслушай меня, прежде чем вышвырнуть вон, — умоляет он. — Я должен сказать тебе кое-что очень важное.

Сжимаю в кулаке таблетки. Горсточка яда. Бог свидетель, я не желаю их принимать. Я знаю, что от них будет.

А еще я прекрасно знаю, что будет, если их не принять.

Кейт я нужна в здравом рассудке. С тех пор как Уильям говорил с ней по телефону, прошло три дня. А она до сих пор не объявилась. Я должна ехать в Париж и разыскать ее. В кои-то веки должна стать матерью, в которой Кейт нуждается и которую заслуживает.

Теперь меня не бросает из крайности в крайность: я просто существую во всех крайностях одновременно. Отчаяние, мания и кувыркающаяся, клонящаяся куда-то реальность. Водяные духи в ванной; лицо Иисуса в куске стилтона [34] Стилтон — сорт сыра. . Я больше так не могу, не могу все это контролировать.

Глотаю таблетки и запиваю большим глотком воды.

В горле спазм. Не могу проглотить. Раздуваю щеки, держу таблетки и воду во рту. Я не могу этого вынести — сдаться туману, потерять все, ради чего стоит жить. Тем более теперь, после того как Дэн…

Может, я дура, что поверила ему. Может, это лишь очередная ложь. По крайней мере, нужно сказать Уильяму. Предупредить его.

Глотай же!

Кашляя и задыхаясь, склоняюсь над кухонной раковиной и выплевываю таблетки. Неудача наполняет мой рот — горше, чем лекарства.

Откинув с лица запястьем волосы и открыв кран, наблюдаю, как последние пилюли закручивает водоворот. Ну и ладно. Назад дороги нет.

Поднимаю глаза: в дверях стоит мать Уильяма.

— Разумеется, я поеду с тобой, — заявляет Энн.

— Ты уверена, что достаточно хорошо себя чувствуешь?

— В данный момент да, — отвечает она, забирая чайник у меня из рук, — и, если честно, дорогая, мне терять нечего.

Медленно подплываю к стулу, пока Энн хлопочет на незнакомой кухне, словно это ее дом, а не мой. Беспомощно наблюдаю за ней.

— Не знаю, сколько придется пробыть там…

— Не волнуйся, милая. — Она кивает в направлении маленькой синей сумки с эмблемой британских авиалиний возле входа. — Там у меня все, что потребуется, и я не побрезгаю постирать всякую мелочовку в тазике, если надо.

Энн ставит на стол две чистые кружки и разогревает чайник. Она такая аккуратная и опрятная в своей кремовой блузке и твидовой юбке до середины икр. Я знаю, что она пережила уже две химиотерапии, но ее серебристые волосы по-прежнему идеально уложены, а скромный макияж безупречен. Единственная уступка болезни — старинная, с серебряным набалдашником тросточка. Уверена, когда мы доберемся до Парижа, все вещи Энн явятся из сумки в первозданном виде: слаксы — неизмятыми, как только что из химчистки, рубашки — хрустящими, щеголяющими полным набором пуговиц, туфли — начищенными до блеска, с газетными вставками, тщательно упакованными в индивидуальные холщовые мешочки, чтобы их безупречные шпильки не испортили одежду. Даже до рождения детей не было случая, чтобы я путешествовала без двух раздутых, потрепанных чемоданов, и, как бы тщательно я ни складывала вещи, все, что я потом распаковываю, походит на смятые коврики из мешка с гуманитарной помощью.

Несмотря на ее исполненную благих намерений приветливость, я чувствую себя беспомощной и съежившейся. Вот он, изъян деловитости Энн: если хочешь, чтобы работа спорилась… То же самое делает Уильям, внезапно осознаю я. Он управляет и контролирует, душит меня своей мощью.

Мне хочется попросить Энн оставить меня в покое, дать жить своей жизнью, но, конечно, я этого не делаю. Как всегда.

Сабин Лавуа грациозно пожимает плечами:

— Если бы вы сначала позвонили, не пришлось бы предпринимать напрасное путешествие.

— Я не хотела спугнуть Кейт, — поясняю я.

— А теперь вышло, что она уже уехала.

Энн стоит рядом; взгляд ее глаз не уступает льдистостью взгляду этой француженки.

— Быть может, нам следовало бы войти и не обсуждать подобные проблемы на улице?

После некоторых колебаний мадам Лавуа коротко кивает и поворачивается, собираясь идти. Вслед за ней мы оказываемся в напыщенной, в стиле рококо, гостиной, заставленной золочеными стульями и прочей мебелью с витыми ножками и гнутыми подлокотниками. Гостиная производила бы впечатление, будь все предметы из одного периода — или хотя бы из одной страны. Трюмо эпохи Людовика XVI соседствует с испанской барочной дарохранительницей и двумя креслами итальянского Ренессанса. Парочка узких ваз из майолики середины девятнадцатого века взгромоздились на флорентийский буфет века шестнадцатого. В итоге гостиная являет собой некий гибрид арабского базара с распродажей «из багажника» где-нибудь в глубинке.

— Кофе — чудесная идея, — говорит Энн, как будто мадам Лавуа его предложила. — Большое спасибо.

Мадам Лавуа подает знак горничной, и та торопливо покидает комнату, едва не сияя от восторга. Подозреваю, что ее хозяйку не слишком часто заставляют чувствовать себя неловко в собственном доме. Не будь я так обеспокоена судьбой Кейт, я бы наверняка тоже получила удовольствие от созерцания подобной битвы титанов.

— Где она? — не выдерживаю я. — Ведь она ночевала здесь, верно?

Еще одно галльское пожимание плечами.

— У меня была встреча. В пять вечера, когда я уходила, она была здесь.

— Наверняка ваша дочь все знает, — уверенно говорит Энн. — Нам нужно с ней поговорить.

— Полагаю, дочери тоже не было дома.

— Ну, тогда ваш муж.

— Desolee [35] Сожалею (фр.). . Он на работе. Быть может, вам лучше вернуться после шести…

— Мадам Лавуа, — обращается Энн к хозяйке, резко постукивая об пол тростью. — Кажется, вы не понимаете. Пропала моя внучка. Ей всего семнадцать лет. И в последний раз ее видели здесь, в вашем доме. Мы ценим ваше гостеприимство, однако ситуация становится серьезной. Естественно, нам не хотелось бы впутывать полицию в личные дела, но мы должны отыскать Кейт как можно скорее. Мне жаль, если это доставляет вам неудобство, но…

Сабин Лавуа встает.

— Попробую дозвониться до мужа.

— А я поговорю с горничной, — вполголоса произносит Энн. — Слуги всегда знают, что на самом деле творится в доме.

— Я должна позвонить Уильяму, — спохватываюсь я. — Мобильник здесь не работает…

— Телефон в коридоре. Смотри не давай ему спуску, — предупреждает Энн. — Моего сына надо прижать к ногтю. Будь с ним смелее, Бэт. Это единственный способ вызвать в нем уважение. Мужчины не любят тех, кого не ценят, запомни!

Теперь я прекрасно понимаю, почему, выросши с такой матерью, как Энн, Уильям решил жениться на такой женщине, как я. И почему с тех пор жалеет о своем поступке.