Тесс Стимсон - Цепь измен

И вижу, как она бежит.

Никто никогда не рассказывает, как это неуклюже — заниматься сексом. Когда впервые я целовалась с парнем — Патриком Коркораном — на автобусной остановке возле кладбища в возрасте тринадцати с половиной лет, я даже не знала, как лучше склонить голову, чтобы мы с ним перестали сталкиваться носами. И как людям удается всему этому научиться? Существуют ли какие-то правила вроде право — и левостороннего дорожного движения? А может, все заложено в генах — ты либо левша, либо правша?

Ну конечно, мама объясняла мне все на примере пташек и букашек, и все мы в школе покатывались со смеху над рисунками длинноволосых хиппи, занимающихся любовью, на страницах учебника биологии (ну можно же хоть раз в сто лет обновить иллюстрации!). Только я никогда не слышала рассказов о том, как Прекрасный Принц едва не выкалывает избраннице глаз, пытаясь стянуть с нее лифчик, или она случайно бьет коленом ему в пах, когда он на нее взбирается, или когда, наконец, он перестал ругаться на чем свет стоит, выясняется, что их потные тела вовсе не подходят друг к другу, как кусочки паззла. Оказывается, нужно поерзать — чуть вверх, чуть вниз, сыпля на каждом шагу «прости» и «ой, извиняюсь», пока все не уладится. Или еще его член слепо болтается где-то внизу, как потерявший ориентацию в пространстве крот в поисках нужной норки. Жаль это осознавать, но Бог — определенно мужского пола. Ни одной женщине не пришла бы в голову столь глупая идея. Ну то есть, долго ли над этим размышляли? Как говорит Флер, если бы их сперма имела вкус шоколадного коктейля, а не соленой дряни, мужиков радовали бы минетами значительно чаще.

А мне плевать, какой у нее вкус. В жизни не возьму в рот ничей хрен. Ну то есть, они ведь и руки-то не моют!

В конце концов, я протягиваю руку и помогаю Мишелю попасть в нужное отверстие. Похоже, он, точно так же как и я, понятия не имеет, что делает, но ведь нужно как-то поддерживать в нем энтузиазм. Должен же инстинкт сыграть свою роль.

Я морщусь, когда он проталкивается в меня и встречает сопротивление. От него немного пахнет потом.

— Ты в норме? — с тревогой спрашивает он.

Я киваю, набираясь храбрости.

Еще толчок — и я ощущаю острую, жгучую боль, как будто вставляешь тампон «насухую», только в сто раз хуже; и вдруг он уже движется внутри меня. Я жду какого-то ослепительного, как молния, мига, но мне просто-напросто больно. Ужасно. Словно кто-то сует палец глубоко тебе в нос. Мы раскачиваемся, ударяясь костями и подбородками, совершенно несинхронно. Можно подумать, я танцую с парнем, у которого никакого чувства ритма и обе ноги — левые. В конце концов, я перестаю двигаться: пусть сам трахается как хочет. При каждом толчке я врезаюсь головой в мягкую спинку кровати, но каждый раз, когда я пытаюсь сползти вниз, Мишель снова выпихивает меня наверх. Боль прошла, однако я никак не могу сказать, что получаю кайф. Если честно, совсем не так приятно, как целоваться. Никакого щекочущего, звенящего предвкушения. В сущности, теперь, когда уже не больно, это несколько… скучно, что ли?

И это все? Все, чем в итоге заканчивается флирт, ухаживание и поцелуи взасос? Вот это потное неуклюжее «взад-вперед», «взад-вперед»?

Он начинает двигаться быстрее, и я неловко ерзаю. Мои волосы застревают у него под локтем. Надеюсь, он поторопится и побыстрее кончит. А я-то думала, что мальчишки-подростки кончают, не успев толком расстегнуть штаны.

Внезапно он застывает и взвизгивает — ни дать ни взять Каннель, когда ему наступают на хвост. Ну, наконец-то!

Он тяжело откидывается на подушку рядом со мной.

— Merde! [36] Дерьмо! (фр.).

Между ног сочится что-то липкое. Мне холодно и больно; ей-богу, таким трением я заработала как минимум ожоги третьей степени. Не могу поверить, что это так дерьмово. Флер уверяет, будто после первого раза становится лучше, но, если честно, по-моему, хуже уже просто некуда. Если в этом и состоит секс — то, извиняюсь, мне вообще непонятно, из-за чего весь сыр-бор.

Прикурив две сигареты, Мишель протягивает одну мне. Уже собираюсь сказать, что не курю, но передумываю: обычно из дома я тоже не убегаю — и не напиваюсь арманьяком, и не теряю девственность.

— Хорошо, да?

Закашлявшись, выдыхаю:

— Наверное.

— В следующий раз будет лучше, — уверенно заявляет он. От сигареты мне становится тошно. Комната вращается, и я вдруг понимаю, что меня сейчас вырвет. Выпрыгиваю из кровати и опрометью бросаюсь к смежной ванной; по внутренней стороне моих бедер стекает семя.

Арманьяк, когда выливается наружу, жжет даже сильнее, чем когда я заливала его внутрь. Я тужусь, пока рвота не превращается в сухой кашель, смываю и захлопываю крышку унитаза, и сижу, прислонившись к ней головой. О Господи, что я наделала?

Час назад это казалось неплохой идеей — когда я наткнулась на Мишеля, расплескав кофе на нас обоих. По тому, как он жадно смотрел на меня, я поняла: он меня хочет; и я осознавала, что именно он имел в виду, когда пригласил меня в свою комнату — привести в порядок рубашку. Мне просто хотелось хоть ненадолго почувствовать себя нужной. Нужной хоть кому-нибудь.

Все ноги у меня перепачканы кровью. Включаю душ. Ледяная вода вмиг меня отрезвляет. Никогда не думала, что мой первый раз будет вот таким. Я представляла… не знаю, что я представляла: тихую музыку, свечи, поцелуи, от которых я таю. Романтика, фейерверки, ощущение, словно я только что выиграла в лотерею.

Я тщательно моюсь, хотя кожа покрывается от холода мурашками. Нет смысла раскисать и пускать нюни по поводу случившегося. Это тебе не сентиментальный роман.

Когда я возвращаюсь, Мишель откидывает покрывало и похлопывает по мокрой постели.

— Иди сюда.

— Мне нужно в свою комнату…

— Потом, — произносит он с удивительной ухмылкой, которая подсказывает мне, что совсем скоро он станет таким же неотразимым, как его отец.

— Maintenant [37] Теперь (фр.). твоя очередь.

Первое, что я ощущаю после пробуждения, — боль между ног. Я улыбаюсь. Мишель в самом деле быстро научился. Следующий раз был значительно лучше. А третий…

Третий. Bay!

Следующее, что привлекает мое внимание, — стрелки на часах.

Сверяюсь с теми, что висят над кроватью. Семь пятнадцать. Черт! Наверное, я заснула после последнего раза, что, впрочем, неудивительно…

Мишель лежит поверх моих залитых кофе джинсов и рубашки. Встав на колени, пытаюсь вытянуть из-под него одежду, чтобы не разбудить. Несомненно, вчера под конец мы здорово повеселились. Впрочем, что-то подсказывает мне: я не из тех, кто любит утренний секс. О, ну давайте же, вылезайте из-под него.

Раздается легкий стук в дверь. Я каменею.

— Мишель! Es-tu pret? [38] Ты готов? (фр.).