Дороти Уильямс - Ускользающий луч

— Археология важнее.

— Но ведь вы же сказали, что вам некогда заниматься этим делом!

— Лично мне действительно некогда. Но кроме меня есть и другие. По моей просьбе вам подыскивают равноценный участок.

— Нигде поблизости такого участка нет! Я уже искала… Пригодные для использования участки расположены слишком далеко.

— Нет, — холодно повторил он, — это вы далеки от понимания. Вы хотите, вам нужно… Я потратил уйму времени, терпения и дипломатии, доказывая, что ваша работа имеет большое значение, и убеждая местный совет и ведомство по охране окружающей среды подыскать вам подходящий участок. Они делают это, оказывая мне личную услугу.

— Но они не там ищут! — повторила Одри. — Я знаю про ваши попытки и благодарна за них, но больше не могу оставаться здесь! Мне надо ехать!

Витторио хлопнул книгой об стол, поднялся на ноги и громоподобно рявкнул, поразив ее до глубины души:

— Поезжайте! Сегодня же! Я даже сам отвезу вас в аэропорт! Вы называете меня эгоистом и упрекаете в том, что я создаю в квартире хаос, но вам нет дела до того, как тяжело переживают Рико и Эмили вспышки вашего плохого настроения!

— Я не заставляю их переживать… — растерянно пролепетала Одри.

— Нет, заставляете! Вы сеете раздоры и нарушаете всеобщее спокойствие.

— Спокойствие? — беззвучно повторила она.

— Да, спокойствие! Рико сбился с ног, пытаясь ублажить вас и доставить вам удовольствие…

— Но мне не пришлось бы здесь оставаться, если бы вы позволили мне взять землю! И вообще не понадобилось бы приезжать!

— О да… Увы, они слишком хорошо это знают!

Она ахнула и отшатнулась.

— Что?

— Одри, сколько времени вы бы собирались приехать к ним в гости? Посмотреть, где и как они живут? Месяцы? Годы?

— Нет! Просто у меня мало свободного времени!

Он безжалостно усмехнулся.

— Зато у вас есть время преследовать меня.

— Я не преследую вас! Вы сами настаивали, чтобы я приехала!

— Да, — вкрадчиво согласился он, — настаивал. Если бы я этого не сделал, вы бы не приехали никогда. А как вы думаете, какие чувства испытывают ваша мать и Рико, зная, что вы приехали из-за меня, а не из-за них?

— Это нечестно!

— В самом деле?

— Нечестно, и если вы работаете у Рико, это еще не дает вам права разговаривать со мной так, словно я полное ничтожество!

— Я не работаю у Рико, — ледяным тоном поправил Маричелли.

— Да? Ну, ладно, это не имеет никакого значения. — Чувствуя себя виноватой, поскольку упреки Витторио попали в цель, она принялась защищаться. Этот человек обладал удивительным умением заставлять ее уходить в глухую оборону. — Если уж мы стали обмениваться обвинениями, как быть с вашей невнимательностью, вашим эгоистичным нежеланием считаться с чувствами других людей? Вам не приходит в голову, что моей матери и Рико до смерти надоели ваши кости, ваши камни и ваше постоянное присутствие в их доме? И…

— В моем доме, — спокойно вставил он, но разгорячившаяся Одри не обратила внимания на эту реплику.

— Они женаты всего шесть месяцев! Я давала им время побыть вдвоем, а это гораздо важнее, чем вы думаете! Вы грубо и бесчувственно вторгаетесь в жизнь молодоженов, людей, любящих друг друга и вовсе не нуждающихся в том, чтобы вы заполняли их дом всяким хламом! Мать даже не может толком убраться! Ей приходится стирать и гладить на вас, как какой-нибудь… Ваш дом? — осекшись, прошептала пораженная Одри. — Ваш дом? Что вы хотите этим сказать?

— Только то, что сказал. — Он перегнулся через стол, собрал свои бумаги, положил их в книгу, осторожно закрыл ее, сунул под мышку и ушел.

— Витторио!

Ошеломленная, растерянная, совершенно сбитая с толку, Одри устремилась следом, но вскоре увидела, что за ним захлопнулась входная дверь. Его дом?!

Обведя взглядом старые картины, античную мебель и дорогие ковры, она выбежала из гостиной и принялась лихорадочно разыскивать мать. Одри заглянула в спальню, на кухню и в конце концов обнаружила Эмили на балконе, где та оживленно болтала с соседкой. Мать обожала балконы. Но этот балкон принадлежал не ей.

Выйдя на широкую площадку с обвитой плющом чугунной решеткой, к которой крепились горшки с самыми разнообразными растениями, Одри тихо сказала:

— Мама, можно тебя на минутку?

Удивленная мать торопливо извинилась перед соседкой на недавно освоенном итальянском, испустила недовольное восклицание и загнала дочь в комнату.

— Одри! Ты до сих пор в ночной рубашке!

— Ну и что? — нетерпеливо спросила молодая женщина. — Я проспала…

— Рико ведь советовал тебе посетить Ватикан. Кажется, экскурсия начинается в одиннадцать.

— Я помню, но…

— Он очень расстроится, если ты не…

— Мама! Витторио сказал, что это его квартира!

— Ну да, — недоуменно подтвердила она. — Я говорила тебе…

— Ничего ты не говорила!

— Одри, — мягко возразила мать, — я говорила это, когда мы встречали тебя в аэропорту. Пожалуйста, не делай из меня дурочку. — Одри широко раскрыла глаза и готова была решительно запротестовать, когда мать продолжила: — Но с самого прибытия — точнее, с той минуты, как ты вышла в зал ожидания — ты вела себя так, словно окружена врагами: огрызалась, набрасывалась на всех, была отвратительно груба с Витторио, который, надо сказать, вел себя на удивление сдержанно… Впрочем, хватит об этом. Я знаю, ты волнуешься из-за своего приюта, беспокоишься о животных, но в этом не виноваты ни я, ни Рико, ни Витторио. Витторио вовсе не обязан сдавать тебе землю в аренду, у тебя нет никаких оснований требовать этого. Больно признаваться, но мне очень стыдно за тебя. Я не учила тебя плохим манерам, и если это влияние Пола, то тогда чем скорее прекратится ваша связь, тем лучше.

— У нас с ним нет никакой связи, — прервала ее Одри.

— Я молчала все это время, — решительно продолжала Эмили, — потому что… потому что испытывала неловкость.

Ошеломленная, едва не потерявшая дар речи, Одри прошептала:

— Неловкость?

— Да. Рико всем и каждому говорил, какая у него чудесная взрослая дочь. Он был так горд, так счастлив, а ты никого к себе не подпускаешь и воротишь нос от любого предложения познакомиться с его друзьями.

— Неправда!

— Правда. Я знаю, ты делала это не нарочно по рассеянности или не подумав, — но теперь мой дом здесь. Есть люди, с которыми я вижусь каждый день… и мне было бы стыдно, если бы они за моей спиной говорили, что моя дочь…

— Грубиянка? — обмерла Одри.

— Настырная, — покачала головой мать. — Это на тебя не похоже. — Затем она закусила губу, вздохнула и призналась: — Нет, похоже. Ты действительно настырная, но никогда не была грубой. Мнение людей имеет большое значение, Одри. Нельзя отвергать их, потому что они тебе неинтересны или потому, что твой ум занят чем-то другим. Я думала, это будет так приятно, — грустно добавила мать. — Мне хотелось, чтобы ты приехала, хотелось показать тебе Рим. Но ведь ты бы не появилась, если бы речь не зашла об этом несчастном куске земли, правда?