Уинифред Леннокс - Найду твой след

Он понес ее через комнату, и Мира заверещала, задрыгала ногами.

— Я не хочу, я не хочу…

— Ты… не хочешь? — не поверил своим ушам Ронни.

— Я не хочу… там.

— А где? — Он замер со своей ношей посреди комнаты.

— Я хочу… здесь.

Он огляделся.

— На полу, — прошептала Мира.

Ронни молча наклонился и опустил Миру на белый толстый ковер.

— А ты права, — прошептал он. — Белое на белом — это что-то…

Он принялся расстегивать черную рубашку из тончайшего хлопка, но Мира протянула руку и остановила его.

— Мне нравится черное на белом, — хрипло сказала она. — Если взглянуть на нас со стороны…

— А ты эстетка… — хмыкнул он.

— Да, во всем, — согласилась она, и потянула Ронни к себе.

Как подкошенный, он упал на колени, наклонился к Мире и поцеловал в яркие губы.

— Ты так хороша, так… Что я не могу терпеть больше ни секунды. — Он дернул «молнию» на черных джинсах и упал на Миру.

Ронни зарылся в ее роскошное ароматное тело, и весь мир исчез, остались только они — в большой комнате на белом ковре.

В этот день они занимались любовью уже в третий раз, и никак не могли насытиться друг другом. И если бы то, что они придумали, было правдой, то Ронни мог поклясться: он наплевал бы на все, чтобы остаться с Мирой…

Он лег рядом с ней, чувствуя, как дрожь понемногу покидает ее и от ее тела исходит ровное тепло, и, подняв голову, спросил:

— Значит, твоя мама поверила?

— Да, но ты не объяснил мне, почему она алогична, как всякая женщина, дорогой мой философ, потомок великого Дидро.

— Потому что если о ком-то и можно сказать, что он без комплексов, то о твоей маме в первую очередь.

— То есть? — Мира приподнялась на локте.

— А кто родил тебя в дар миру?

Мира захохотала. Белые ровные зубы сверкали на фоне алых от поцелуев губ.

— Ты помнишь, сколько ей было лет? И что это за время? И потом, моя бабушка была хиппи.

— Я все помню. Прекрасно помню. Но все равно… Я читал старые газеты, ты была в каждой. Такая пухленькая, как сейчас, но о-очень маленькая. Скажи, а ты могла бы поступить, как она?

— Я? — На лбу Миры от изумления гармошкой собрались морщины. — Не-ет. Я готова родить ребенка, но только при муже. Я знаю, что такое для женщины одиночество. — Она вздохнула. — Я понимаю, у мамы были мужчины, но я была только ее ребенком. Понимаешь? — Внезапно лицо Миры стало печальным. — И причина ее болезни — в том же…

— Ты говорила с Агнес Морган?

— Да. И она мне сказала, что мы должны попробовать. Кажется, мы с тобой придумали хороший ход. То, чем сейчас маме предстоит заняться, заставит ее забыть о том, что у нее происходит внутри.

— Значит, если не думать о плохом… — проговорил Ронни, гладя Миру по бедру.

— То все рассосется. Агнес говорит, что ее нужно очень сильно отвлечь. — Когда я сказала, что твоя мама поставила условие, чтобы мой отец привел меня к алтарю, я физически почувствовала, как она напряглась. — Она повернула голову к Ронни. — Мне показалось, что меня кто-то ткнул в бок. Под ребро.

— Ого! — Он легонько ткнул ее, но до ребра не добрался.

Мира засмеялась.

— И не рассчитывай.

— Но ты такая твердая, Мира, — прошептал Ронни. — Мягкая и твердая…

— Слушай, Роналд Уолл, давай-ка выйдем в сад, иначе мы с тобой не сможем поговорить.

Он раскинул руки и закрыл глаза: дескать, ничего не слышу и не вижу.

Мира потянулась к нему и легонько пощекотала.

— Не надо! — взвизгнул Ронни. — Я сам! Я боюсь щекотки, ты же знаешь.

— Иногда надо пойти на крайние меры, чтобы добиться желаемого. Разве не ты так говорил мне?

— Но я ведь говорил не о себе.

— Другим надо желать того же, что и себе. Ты разве не согласен?

Ронни застегивал рубашку на груди, потом дернул «молнию» на джинсах. Он протянул руки к Мире, и она села, натягивая юбку на колени.

— Хочешь чего-нибудь выпить? — спросил он, поднимаясь и поднимая за собой Миру. — Я принесу в сад.

— Хочу. Налей немного кампари, добавь апельсинового сока и положи много-много-много льда.

— Сейчас.

Ронни отправился в кухню, а Мира вышла через французское окно в сад. Она села в плетеное кресло под кустом магнолии, втянула ароматный воздух и закрыла глаза.

Как ей хотелось, чтобы не только они с Ронни были счастливы, но и ее молодая, красивая мать. Она заслужила свое счастье уже за то, что родила ее, Миру.

И Мира не сомневалась ни секунды, что ее мать пылала страстью к Бьорну Торнбергу.

Трудно объяснить, но себя Мира всегда ощущала частицей своей матери, что позволяло ей чувствовать мать так, как никто. Но она ощущала себя частицей кого-то еще — незнакомого, неведомого, другого, очень сильного и спокойного человека. Мире казалось, это он позволяет ей совершенно спокойно носить свою полноту и не комплексовать, не мучить себя диетами. Любить свое большое тело. Невероятно, но иногда Мире казалось, что и Ронни полюбил ее и ее тело потому, что она гордилась собой и своим телом. А как он хохотал, когда она потащила его на представление фэт-шоу в ночной клуб!

— Потрясающе, Мира, правда? Я никогда бы не подумал, что полная женщина в балетной пачке может быть такой грациозной и… такой счастливой.

— Но почему ей не быть счастливой, если зрители вроде тебя отбили все ладони только потому, что она преодолела условности общества и захотела остаться такой, какая есть? Она позволила себе быть довольной собой. Знаешь, я тоже пошла бы танцевать.

Он вскочил.

— Хоть сейчас.

— Да нет, на сцену. Я подумаю об этом…

Ронни недоверчиво улыбался, но не возражал.

Ну конечно, он решил, что она шутит. Сейчас Мира изучала экономику в университете в Беркли и была на третьем курсе. Поэтому, думал Ронни, еще минимум два года ему не угрожает, что любимая девушка захочет выйти на сцену. Но…

Мира не успела додумать мысль до конца, как появился Ронни с двумя бокалами.

— И ты тоже соблазнился на кампари с апельсиновым соком? — удивилась она, зная, что Ронни обычно пьет минеральную воду без газа.

— Да, я хочу, чтобы мои ощущения совпали с твоими.

— Итак… — Мира потянула чрез соломинку напиток и откинулась на спинку плетеного кресла. — Есть один момент, который меня немного беспокоит. — Она вздохнула. — Мне пришлось сказать, что твоя мама… немного странная, чтобы объяснить, почему она требует от тебя выполнить завет твоего предка, Дидро.

Ронни засмеялся.

— Моя мама на самом деле странная женщина, но не в этом смысле. Ты знаешь, чем она сейчас занята?

— Чем?

— Она уехала на ранчо в Техас и там разводит лошадей.

— Но… зачем? Ведь у вас… такой замечательный бизнес — ваша компания…

— Мама говорит, что специи — это прекрасно, но ей хочется живых ароматов. Она уверяет, что нигде нет такого крепкого и живого запаха, как в конюшне. Так что она до свадьбы не появится в Сан-Франциско, значит, они с твоей мамой не столкнутся. Ты меня понимаешь?