Мэри Смит - Непростой случай

Лина села рядом.

— Она быстро выросла, но я помню ее маленькой. Она была ужасно милая. — Девочка сделала паузу и посмотрела на моментальный любительский снимок. — Знаете, я не помню маму такой, — тихо сказала Лина. — То есть она всегда была такая, но в детстве я не обращала на это внимания. — Она закусила губу. — Наверно, просто привыкла…

Долорес вздохнула. Молчать было нельзя.

— Твой папа говорил мне, что она была необыкновенная. Должно быть, ты очень любила ее. — Эти слова родились сами собой, вырвавшись из глубины души.

— Да, очень. Иногда другие дети дразнили меня, называли маму уродкой, и я страшно злилась. Теперь я понимаю, почему они так думали, но для меня она никогда не была уродкой.

— Потому что она была твоей мамой и ты любила ее.

— Ага… — вздохнула Лина. — Знаете, иногда я смотрю в зеркало и думаю, что я некрасивая, что у меня смешной нос, или мечтаю быть блондинкой, похожей на какую-нибудь кинозвезду. А потом я думаю о маме, и мне становится стыдно.

— Все так думают в твоем возрасте. Когда подрастаешь, начинаешь сравнивать себя с другими и считаешь себя порой хуже всех. Это проходит, когда становишься старше и понимаешь, какая ты есть на самом деле…

Ты сама-то хоть понимаешь, что говоришь? — негромко спросил Долорес ее внутренний голос. Прислушайся к собственным словам!

— Знаете, папа говорит, что, конечно, очень хорошо быть красивой, но куда важнее душевные качества человека.

— Это правда.

— Вот за это он и любил мою маму. — Лина подняла глаза. — И за это он любит вас. Потому что вы хороший человек. — Тут она улыбнулась. — И потому что вы красивая.

Долорес не знала, смеяться ей или плакать.

— Спасибо, — сказала она, возвращая фото. — Иногда я вовсе не уверена, что меня можно считать хорошим человеком. — Особенно сейчас, когда она чувствовала себя кругом виноватой.

— Да нет же! Все так думают. Особенно бабушка Фанни. Мало кто любит возиться со стариками, а вы возитесь. Вы столько времени провели на кухне, готовя ей особый десерт, которого не знает здешний повар. А еще вы ее все время смешите!

— Она тоже смешит меня. Чудесная старая дама.

— И вы тоже чудесная! — Лина крепко обняла Долорес. Раньше она никогда так не поступала. Смущенная собственным порывом, девочка вскочила и выбежала из комнаты, бросив через плечо: — Спокойной ночи!

Долорес сидела на кровати и смотрела на оставленную Линой фотографию. Все смешалось у нее в голове. Так вот она какая, святая Эмма, предмет всеобщей любви и восхищения, женщина, которую Эдвин искренне и глубоко любил четырнадцать лет… Эмма вовсе не была пленительной красавицей, как казалось Долорес. Эдвин полюбил женщину с жестоко изуродованным лицом и женился на ней… Глаза Долорес заволокло слезами.

— Ох, Эдвин, — прошептала она, — прости, прости меня! Почему я сомневалась в тебе?

Потому, что не доверяла себе , ответил ей внутренний голос. Потому что не считала себя достойной.

Он любил жену, несмотря на изувеченное лицо. И женился на ней не для того, чтобы хвастаться ею перед всем светом. Он не похож на Энди и никогда не будет похож на него. Энди всегда волновало, что подумают и скажут о нем другие. Долорес вспоминала рассказы Эдвина о том, что он с детства все делал по-своему, не обращая внимания на окружающих. Он знал себя и знал, чего хочет. Ему не нужно было ничего никому доказывать. А для Энди главным был его имидж, было важно, что скажут о нем другие.

Как она могла быть такой слепой? Ее ослеплял страх. И он же заставил ее потерять то, чего она желала больше всего на свете. Любовь Эдвина.

Страх и неуверенность в себе незаметно пронизали все ее мысли и чувства и лишили возможности видеть правду. И только эта фотография расставила все по своим местам.

Эдвин любил ее, Долорес, и не нуждался во внимании и любви роскошных красавиц. Он не собирался хвастаться ею и не хотел, чтобы она была другой. А она не доверяла ему, потому что не верила в себя…

Долорес смотрела в добрые карие глаза, которые улыбались и подбадривали ее сквозь время и пространство.

« Он любит тебя. Люби его. Ты нужна ему », — прозвучало у нее в ушах. Она подняла голову и увидела темное окно. Стояла ночь. Она была в комнате одна и разговаривала с мертвой женщиной. С женщиной, в которой совсем недавно видела соперницу. С женщиной, которая предложила ей дар любви.

Уже очень поздно, подумала Долорес. Эдвин, наверное, в соседней комнате. Тоже один. Спит ли он? Или лежит без сна?..

Она поступила с ним как последняя дрянь. Этот чудесный, замечательный человек предложил ей руку и сердце, а она отвергла его. О Боже, что она наделала?

Нужно было найти Эдвина и сказать, что она любит его, согласна выйти за него замуж и больше никогда не будет сомневаться в нем… Она вытерла слезы и вышла из комнаты. Дверь в спальню Эдвина была закрыта. Она постучала, не услышала ответа и тихо вошла. В комнате было темно.

— Эдвин… — прошептала она.

Ответа не было. Когда глаза привыкли к темноте, Долорес увидела, что он одетый лежит на кровати.

— Эдвин, — повторила она.

— Долорес? — Он включил ночник.

— Да. — Свет заставил ее зажмуриться и попятиться. — Я тебя разбудила?

— Нет. Зачем ты пришла? — Его голос был ровным и безразличным.

— Мы можем поговорить? — дрожащим голосом спросила она, закрыв за собой дверь и прислонившись к ней спиной.

— А разве нам есть что сказать друг другу?

Она боролась со слезами и удушающим страхом.

— Ты сказал, что я не доверяю тебе. И что ты не можешь заставить меня…

— Да.

— На самом деле я не доверяла себе и в глубине души думала, что недостойна любви. — Она испустила глубокий вздох. — А ты… ты все сделал для того, чтобы доказать мне, что это не так, и… — Голос изменил ей, по щекам потекли слезы. Слава Богу, что она опиралась спиной о дверь. — Прости меня, Эдвин, — из последних сил прошептала Долорес и горько зарыдала.

Эдвин соскочил с кровати и обнял ее.

— Долорес, пожалуйста, не надо плакать!

— Прости меня, — просила она. — Прости за все. За то, что не доверяла тебе, не доверяла себе, была слепой и глухой…

— Это уже кое-что, — сухо сказал он.

— Но еще не все, — с несчастным видом пролепетала она. — Конечно, я глупая, но ведь ты еще не передумал жениться на мне?

Эдвин промолчал. Его тело сотрясала странная дрожь. Долорес поняла, что он смеется. Смеется!

— Ничего смешного! — всхлипнула она. — Не смей!

— Но что же делать, радость моя, если мне весело. Да, я женюсь на тебе — слепой, глухой и глупой. Лишь бы ты действительно любила меня.

— Я очень, очень люблю тебя, — хрипло сказала она, ощущая неимоверное облегчение. — Душой и телом. Если хочешь, мы можем пожениться хоть завтра.