Фрэнсин Паскаль - Будь моей навсегда

Впрочем, никакой план спасения, разумеется, невозможно было даже начать осуществлять, пока она не добьется, чтобы Карл развязал ее. Но когда она попросила его сделать это, ответ был таким:

— Пока что нет.

На это у Элизабет не нашлось ответа, и она немного помолчала. А потом ей пришло на ум очевидное решение.

— Карл, — сказала она, изо всех сил стараясь, чтобы ее голос звучал поласковее, — мне надо сходить в ванную.

Какое-то мгновение он выглядел смущенным, словно не запланировал такой возможности, когда привязывал ее к стулу. А потом его лицо расслабилось.

— Ладно, — согласился он. Обойдя стул, Карл снял узы, стянутые вокруг ее тела.

К удивлению самой Элизабет, она улыбнулась, благодарная, что получила даже такую вот свободу движений. Почти непроизвольно Элизабет первым же делом наклонилась вперед и коснулась головой собственных коленей, чтобы разогнать кровь в затекшей спине. Ах, как приятно было снова подвигаться! И что было еще более важным — Элизабет понимала, что все мышцы ее тела должны сработать как положено, если ей придется спасаться бегством.

Но Карл заготовил ей сюрприз: он развязал не все. После того как Элизабет распрямилась на стуле, он, потянув, поставил ее стоймя, но руки и ноги ее при этом по-прежнему оставались связанными. А потом он подхватил ее на руки и понес в сторону двери в ванную. Он снова поставил ее на ноги и только после этого все-таки снял с нее веревки, не переставая крепко держать ее, пока Элизабет не оказалась внутри комнатки размером со стенной шкаф. После этого он стремительно закрыл за ней дверь. Что ж, Карл ничуть не рисковал, развязывая ее, поскольку сбежать из этой крошечной комнатки без окон было невозможно.

«Но во всяком случае он предоставляет мне уединение», — подумала Элизабет, пока Карл дожидался ее снаружи. Лишившись свободы, она теперь понимала, что любую победу, какой бы малой она ни была, следует хранить и лелеять. Если она и не сделала ничего другого, то ей по крайней мере удалось убраться с этого стула. И, что было еще важнее, она могла передвигаться, ничем не сдерживаемая. Элизабет помахала руками в разные стороны, чтобы усилить кровообращение, и посгибала ноги, изумляясь тому, какие замечательные ощущения могут доставлять эти простые движения. Она оставалась в ванной как можно дольше, пока Карл не принялся стучать в дверь. И тогда, понимая, что от сопротивления ничего хорошего не получится, Элизабет появилась из ванной и позволила ему снова связать себя.

Когда Карл нес ее обратно в гостиную, Элиза­бет повернулась к нему и спросила:

—А не могу ли я теперь посидеть на диване? Ее глаза смотрели на него с безграничной надеждой. Карл пожал плечами.

—Не вижу причин для возражения.

Диван был чересчур мягким и бугристым, но в сравнении со стулом это была просто роскошь. С этой удобной позиции ей была видна остальная часть дома, которая была такой же однообразной, какой и казалась раньше. Теперь Элизабет была в состоянии изучить кухню — крошечную комнатку, вмещавшую допотопный холодильник, газовую плиту, побитую раковину и открытые полки там, где следовало бы быть шкафчикам. Они были пустыми, если не считать пары дешевеньких пластиковых тарелок и нескольких консервных банок.

Элизабет почувствовала, что в животе у нее забурчало. Последнее, что она ела, было шоколадной плиткой, да и то еще примерно в четыре часа дня. Она была голодна. Ужасно голодна. Но она не стала просить у Карла что-нибудь поесть. Ей вообще не хотелось просить его о чем бы то ни было. Ничего ей от него не нужно! Кроме собственной свободы. Карл подтянул стул и расположился на нем в полуметре от дивана. Он просто сидел и ничего не говорил. Одного лишь наблюдения за Элизабет было достаточно, чтобы поддерживать улыбку на его лице. Элизабет была страшно обеспокоена его постоянными нежными взглядами, но старалась не показывать этого и до поры до времени вообще ничего не говорила.

Ей надо было подумать. Она ведь рассчитывала на эту уловку с ванной и была расстроена, что это провалилось. Элизабет размышляла, что же она сделала неправильно, пока не сообразила, что Карл не доверял ей. «Это, должно быть, из-за того крика», — решила она. Но этот вывод мало к чему ее привел. У нее не было ни малейшего представления о том, как заставить его доверять ей и удастся ли ей вообще такое. Элизабет понимала только, что доверие ей надо будет зарабатывать, и, следовательно, для этого потребовалось бы время. А вот времени-то у нее и не было. Она отчаянно рылась в мыслях, выискивая способ вырваться на свободу. И некий план понемногу стал приобретать очертания. Это было делом совсем непростым, однако иных шансов у Элизабет просто не было.

— Карл, можно я спрошу кое о чем? — Он кивнул, и девушка продолжила: — А почему ты любишь меня?

— Потому что ты добрая. И потому, что я нравлюсь тебе.

— А почему ты считаешь, что нравишься мне? Ну, ты же единственная во всей больнице, кто заботится обо мне.

— Ты говоришь про тот случай, когда я помогла тебе с подносом?

То, как просияло лицо Карла, лишь в этот миг помогло Элизабет сообразить, что та их короткая встреча, по всей вероятности, стала для Карла одним из счастливейших эпизодов во всей его жизни. «Ах, как же это печально», — подумала она, и сердце ее прониклось сочувствием к этому несчастному человеку. Но тут она прервала эти мысли в самом зародыше. «Да ведь этот бедный, несчастный парень похитил тебя, дура ты этакая! Он же отнял тебя у всех твоих родных и близких!» — ожесточала себя Элизабет. Нет-нет, сейчас она никак не могла позволить себе испытывать к нему сострадание, пока ее собственная жизнь была под угрозой. Элизабет набрала в легкие побольше воздуха. Она должна сохранять спокойствие и осторожненько вести эту беседу точно в нужном ей направлении. В этом была ее единственная надежда на освобождение.

— Карл, — сказала Элизабет, — я помогла тебе в тот день, потому что ты мне нравишься, — она заставила себя выговорить эти слова. — Я всегда добра к людям, которые мне нравятся. А что ты думаешь об этом? Ты хочешь быть добрым ко мне?

— Да, — ответил Карл так легко, словно это было для него очевиднее всего на свете.

— Означает ли это, что ты не хочешь причинить мне вреда?

— Так ведь я уж тебе это сказал.

— А что бы ты почувствовал, если бы узнал, что причиняешь мне боль?

—Ох, я и опечалился бы... — Степенный голос Карла слегка дрогнул.

—И тебе бы захотелось как-то исправить это?

—Aгa...— А потом, начиная понимать, он спросил: — А тебе больно, что ли?

—Да, Карл. — Элизабет протянула к нему руки. — Вот от этих веревок больно.

—Но я же очень старался... Я не завязывал их слишком туго.

—О, это я понимаю, и я очень тебе признательна за такое внимание. Только это не меняет того факта, что теперь у меня разболелись руки. Эти веревки прямо жгут мне кожу. У меня там останутся следы, такие уродливые красные пятна. Неужели ты и вправду хочешь, чтобы мне было больно?