Уинифред Леннокс - Русалочка в черном

Памела не ответила.

Перед концертной студией РАИ-ТВ, обладающей монопольным правом на радио- и телевизионные передачи в Италии, яблоку негде было упасть. Вокруг автобусов, в которых привезли конкурсанток, кишмя кишели репортеры, для которых это был единственный шанс отснять будущих звезд до послезавтрашнего действа. Внутрь пропускали лишь девушек и персонал.

Помогая Памеле выйти из машины, Палмер скорее приказал, чем посоветовал:

— Набери в рот воды, опусти глазки, а еще лучше — надень черные очки. Одно лишнее слово — и вылетишь отсюда как миленькая. Усвоила?

Покорно доставая из сумочки очки, она с опаской следила за тем, как дюжие охранники утихомиривают самых ретивых из ее коллег.

— Не робей. Вперед и только вперед! Ты же у нас храбрая.

В словах Палмера звучала откровенная ирония, но Памела молча это проглотила — в конце концов, она на работе, а работа прежде всего. Протискиваясь сквозь толпу, она несказанно радовалась тому обстоятельству, что ее спутник наделен недюжинной физической силой — иначе им пришлось бы несладко. Споткнувшись, она едва не упала, но могучие руки сгребли ее за плечи, да так на них и остались. Шум вокруг стоял невообразимый, их то и дело ослепляли вспышки фотокамер, и Памела порадовалась, что на ней черные очки.

У самого входа она опять споткнулась, и Палмеру пришлось обхватить ее за талию. Крепко зажмурившись, Памела силилась унять бешеное биение сердца: ведь себя не обманешь — споткнулась она намеренно. Не зная, куда деваться от стыда, она даже не сопротивлялась, когда ноги ее оторвались от земли. Теперь Палмер буквально нес ее сквозь все это столпотворение.

Когда стеклянные двери закрылись за ними, Памела с облегчением перевела дух.

— Ну как, жива? — деловито осведомился Палмер.

Поправляя очки и тяжело дыша, она ответила:

— Кажется. Только жвачку едва не проглотила…

— Ничего, мы еще легко отделались, — усмехнулся он. — Посиди пока, скоро я за тобой вернусь. — И широким шагом направился куда-то по ярко освещенному фойе.

А Памела доплелась до ближайшего кресла и рухнула в него. Опомнись, дурочка! Ты вконец распустилась! Надо же было сомлеть от прикосновения мужских рук… Мало тебе, что ли, Шона? Не нахлебалась еще? Или гормоны некстати разыгрались? Собери волю в кулак!

Спору нет, он великолепный представитель сильной половины человечества, так что твоя реакция, милочка, вполне естественна — особенно если принять во внимание пятилетнее воздержание. Но за эти пять лет тебя не раз пытались лапать мужики, и ничего, кроме отвращения, ты не ощущала — так что же случилось теперь? Даже испарина на лбу выступила, подумать только…

Поднеся к лицу носовой платок, который все еще сжимала в кулаке, Памела ощутила слабый, слегка пряный запах одеколона, и голова у нее немного закружилась. Поспешно отдернув руку с платком, она сунула его в сумочку.

— Привет, детка! Ты кто?

Памела подняла голову. Перед ней стояли две девицы с одинаковыми сумками с размашистой надписью «Гламур», перекинутыми через плечо. Одна щеголяла в джинсовых шортиках, открывавших длинные ноги, и предельно лаконичном топике, снежная белизна которого подчеркивала смуглость плоского живота. В пупке мулатки покачивалось колечко с подвеской, тонкую щиколотку украшала золотая цепочка, а высветленные до почти пепельного оттенка густые волосы заплетены были в тысячу косичек.

Подруга представляла с нею разительный контраст — светлокожая и синеглазая, с почти белыми прямыми волосами, она переминалась с ноги на ногу, боязливо озираясь. Платьице-мини под цвет глаз необычайно шло этой юной особе, которой можно было дать лет пятнадцать от силы.

— Ты из какого агентства? — осведомилась мулатка.

Памела, не зная, что отвечать, замялась, но шоколадного цвета красавица пришла ей на помощь.

— Тебя ведь привел сюда папа Бобби, правда? — широко улыбнулась она. — Как тебя зовут?

На этот вопрос ответить было куда легче, и напряжение тотчас разрядилось.

— Я Беверли, — в свою очередь представилась мулатка. — А этого цыпленка зовут Кирстен, сокращенно Кирсти. Она шведка. В агентстве без году неделя, по-английски говорит пока не блестяще. Но ничего, пообтешется.

Беловолосая Кирстен застенчиво улыбнулась и покраснела.

— Не горюй, малютка! — Беверли обняла подружку за талию. — Все мы когда-то начинали. Она и на конкурс-то ехать нипочем не желала, но папа Бобби рявкнул, и баста! У него не забалуешь…

— Что, держит вас в ежовых рукавицах?

— Не то слово! — Мулатка присела в кресло напротив, а юная шведка примостилась на подлокотнике. — Как говорится, суров, но справедлив. Без причины не накажет, а уж проштрафилась — тогда терпи! Ты что, его не знаешь, что ли?

— Да как тебе сказать… — замялась Памела.

— Что-то Милли не видно, — сдвинула брови Беверли.

Пришлось Памеле поведать девушкам печальную историю соседки. Беверли лишь охала да таращила огромные черные глаза, а Кирсти испуганно переводила взгляд с Памелы на мулатку.

— Ох, даст ей папа Бобби пинка под зад, как пить дать! — заключила мулатка. И, потрепав по руке подружку, наставительно произнесла: — Мотай на ус, детка! Хотя ты все равно ни фига не поняла… Ничего, объясню позже.

Кирсти сосредоточенно нахмурилась, совершая некое умственное усилие, и наконец выдала загадочную фразу:

— Я фига поняла.

Памела и Беверли, переглянувшись, прыснули, а юная шведка продолжала:

— Глупый Милли не хотел делать в спортзале ножками вот так… — Кирстен изобразила, будто крутит педали велосипеда. — И скушал какой-то гадость, чтобы стать меньше вот тут. — Она обхватила руками свою тонкую талию. — И теперь Милли в госпиталь. Правильно, Бев?

— Ты делаешь успехи! — Беверли похлопала Кирстен по круглой коленке. — Мораль: не ленись и делай ножками «вот так»! И не ешь на ночь гамбургеры.

— Я не буду больше… — потупилась шведка.

— А я и не дам! — угрожающе оскалилась мулатка. — Мудрый папа Бобби к каждой зеленой малявке приставляет опытную наставницу, так что моя обязанность — приглядывать за Кирсти. Вчера вот недосмотрела, и она лакомилась всем подряд, а сегодня с утра встала на весы и сама за голову схватилась…

— Ах вот оно что! — послышался откуда-то сверху суровый голос.

Боб Палмер угрожающе навис над шведкой, и девушка съежилась.

— Ну-ка, иди сюда! — повелительно приказал он.

На негнущихся ногах Кирстен покорно последовала за Палмером. Отведя ее в сторону, он минуты две что-то говорил по-шведски с таким выражением лица, что перевода не требовалось. Девушка лишь кивала, заливаясь краской. Но вот Палмер, видимо, счел воспитательный процесс завершенным и, взяв Кирстен за локоть, подвел к креслам.