Мэрил Хенкс - Не могу забыть

В этот ранний час вестибюль казался пустынным, но едва она подошла к стеклянной двери, как появился ночной охранник в синей форме.

На его морщинистом лице появилась широкая улыбка.

— Доброе утро, мисс Мэрчант, — сказал он и по-отечески подумал, что малышка все еще выглядит слишком бледной и худенькой.

— Доброе утро, Пит. Как ваш радикулит?

— Бывает и хуже.

Пит придирчиво осмотрел ее светло-зеленый тренировочный костюм и шелковистые длинные черные волосы, собранные в хвост. По утрам она казалась пятнадцатилетней, хотя из предыдущих бесед Пит знал, что ей двадцать четыре года, как и его Салли.

— Как всегда, на пробежку в парк? — спросил он.

Хотя Мона относилась к легкой атлетике прохладно и в зависимости от настроения шла пешком или семенила трусцой, но ответила она любезно:

— Верно.

— Что ж, вы выбрали для этого подходящий день.

Пит не изменил своей привычке, Эта беседа повторялась каждое утро. Менялась только последняя фраза — в зависимости от погоды.

Он придержал створку, и Мона благодарно улыбнулась в ответ. Славная малышка, в тысячный раз подумал он. В отличие от большинства жильцов, она не жалела для него доброго слова и веселой улыбки, несмотря на свою всегдашнюю печаль.

На улице было свежо и прохладно, небо было бледным и невинно-голубым. Дарби-стрит, еще не потревоженная шумом машин, лежала тихо, как младенец в колыбели.

Придерживаясь привычного маршрута, Мона шла быстрым шагом и наслаждалась прохладой. Похоже, день предстоял жаркий. Если не считать промелькнувшего вдалеке любителя бега трусцой, парк принадлежал ей.

Сиделка Рика Кларис — симпатичная черноволосая ирландка — все знала, но молчала. Мона была ей искренне благодарна.

Она инстинктивно чувствовала: если бы Рик проведал о ее отлучках, он сумел бы найти способ положить им конец. С ревнивой властностью, доходящей до паранойи, он стремился к тому, чтобы Мона была рядом каждую минуту.

Мона сочувствовала его страданиям, вызванным болью и досадой от прикованности к креслу на колесиках, и страдала сама, но она очень уставала.

И поэтому ощущала чувство вины и благодарности, когда Кларис время от времени освобождала ее от этого бремени и настаивала, чтобы после напряженного трудового утра Рик оставался один и пару часов отдохнул у себя в комнате.

Однако, когда это случалось, Рик, хотевший, чтобы она все время была под рукой, поворачивался к Моне и властно приказывал:

— Никуда не уходи!

— Не уйду, — успокаивала она его.

От политики кнута он переходил к политике пряника.

— После дневных процедур мы поедем на прогулку.

Но Мона уставала от специально оборудованного лимузина с кондиционером. Она предпочла бы не сидеть рядом с Риком, а ходить пешком, причем желательно в одиночку.

Несчастная Мона гнала от себя эту нечестную мысль. Конечно, все станет намного проще, когда он сможет полностью вернуться к своему бизнесу.

Рик был настоящим непоседой; безделье ограничение активности вызывали у него как минимум досаду. Он мог вспылить в любую минуту, был трудным и требовательным пациентом, и даже неистощимому чувству юмора, которым отличалась Кларис, иногда приходил конец.

Именно поэтому его так обрадовало мнение, высказанное врачами всего несколько дней назад: налицо существенное улучшение.

Хотя Рик вряд ли сумеет пробежать марафон или перепрыгнуть через забор, все же через несколько месяцев боли практически прекратятся и он снова встанет на ноги.

Обычно очень общительный, после несчастного случая Рик не хотел никого видеть, кроме сестры Ивлин и зятя Паоло.

Не желая показываться на людях в «этой проклятой штуковине», Рик практически не выходил из дому, изменяя этому правилу лишь для ежедневных прогулок в автомобиле. По той же причине он никого не приглашал к себе.

День рождения Рика (в следующую субботу ему должно было исполниться тридцать три) отмечать не собирались. Однако хорошая новость и совет Ивлин заставили Рика начать строить планы относительно уик-энда в «Голубой лагуне». Так называлась вилла Рика на Лонг-Бранче.

— Сколько народу ты собираешься пригласить? — спросила Ивлин.

— Человек двадцать с ночевкой. Навернем нужно предупредить миссис Моррис. Плюс кое-кто из соседей придет в субботу вечером…

— Вот и отлично. Мы с Паоло будем жить неподалеку, в «Коулд-крик», так что можешь предоставить все приготовления мне. Я поговорю с миссис Моррис, обзвоню гостей и договорюсь с поставщиками. Надо будет заказать побольше шампанского. Такую новость грех не отпраздновать!

Что же касается Моны, то вердикт врачей стал для нее настоящим даром небес. В глубине души она боялась, что Рик больше никогда не сможет ходить, Облегчение было так велико, что она не выдержала и расплакалась от счастья.

Однако чувство, пришедшее ему на смену, было куда менее приятным. На то у Моны были личные причины. После обещания почти полного выздоровления перед ней замаячила перспектива близкой свадьбы.

Рик уже поговаривал о начале октября, и Мона чувствовала себя загнанной в угол.

Иногда во время таких побегов ей приходило в голову: может, уйти и не вернуться?

Впрочем, это была всего лишь мечта.

Если не считать кормежки и бесплатного жилья, она работала на Рика бесплатно. Он никогда не давал Моне денег, словно боялся, что финансовая независимость позволит ей уйти.

Когда в один прекрасный день Мона тихо сказала, что ей нужно купить кое-какие мелочи, он ответил:

— Покупай все, что хочешь. Пусть запишут на мой счет. — После чего она зареклась покупать что-нибудь, кроме самого необходимого.

То, что у нее не было ни жилья, ни денег, не пугало девушку, но невозможность уйти заставляла Мону чувствовать себя пленницей, закованной в цепи…

Одинокий бегун давно исчез, и вокруг не было ни души. Погруженная в свои мысли, Мона добралась до купы деревьев и, как всегда, свернула на боковую дорожку.

Но стоило девушке оказаться на тропе, как! неожиданно перед ней вырос высокий мужчина, словно подкарауливавший ее. От Неожиданности у Моны вырвался слабый крик.

— Все в порядке, — быстро успокоил ее мужчина. — Вам нечего бояться.

Этот голос, низкий и чуть хрипловатый, она узнала бы всегда. Ради него она встала бы из могилы.

Испуг сменился потрясением, столь сильным, что голова у нее закружилась, ноги под-1 косились и еще немного — и она грохнулась бы в обморок.

Видимо, он это заметил, потому что протянул сильные руки, схватил ее за плечи, удержал и помог сохранить равновесие.

— Брет!

Он почти не изменился. Может быть, слегка осунулся, но мужественность и физическая сила остались при нем. Грудь и плечи были такими же широкими и мощными. Таким же осталось и худое лицо с решительным раздвоенным подбородком, прямым носом и высокими скулами. Вот только красиво вылепленные губы окружали морщинки боли и разочарования.