Салли Уэнтворт - Жена на все случаи жизни

Бойд был именно таким человеком — он предоставил ей все, о чем может мечтать женщина. Он даже детей ей дарил — не его вина в том, что она не могла их выносить. И не его вина, что она так разочарована в жизни.

Она не хотела быть только женой преуспевающего бизнесмена, она хотела быть матерью. На глаза навернулись слезы, и Клер смахнула их, думая, что ее хотения вряд ли когда-либо сбудутся.

Знавшие ее люди полагали, что она уже отстрадалась — ведь со времени последнего выкидыша прошло полгода. Да, прошло полгода, но временами Клер чувствовала себя настолько плохо, ей становилось так тяжело, так тоскливо, что она ничего не могла с собой поделать. Утыкалась лицом в подушку и плакала, пока не кончался весь ее немалый запас горючих слез.

В основном ей удавалось скрыть эти периоды депрессии от Бойда. Врач прописал ей какие-то таблетки, которые она принимала при обострениях, но иногда боль от утраты и уныние перевешивали, и она ощущала страдание почти физическое.

Как-то утром, когда Клер вынимала почту из ящика, ей пришло в голову, что получать поздравительные открытки — это, пожалуй, наиболее приятное во всех этих празднествах.

Клер вынула целую кипу открыток из ящика и внесла их в дом. Тут были поздравления от старых знакомых по колледжу, где она училась живописи. Некоторые открытки были нарисованы отправителями. Среди них было много юмористических, над которыми она от души смеялась, вспоминая прошлые веселые годы.

Имелись и более официальные поздравления, в основном от коллег Бойда по бизнесу, в том числе и от членов совета директоров. Разбирая почту, она углядела несколько конвертов с иностранными марками. Один из них прибыл из Польши — от Пшибыльских.

Клер вынула из конверта открытку, прочла первые строки. Точнее сказать, это была не открытка, а большое письмо на нескольких страницах. Она налила себе еще кофе и устроилась в кресле, чтобы как следует прочитать письмо.

Она обнаружила, что пани пишет по-английски гораздо хуже, чем говорит. Понять то, что она хотела выразить, было не так-то просто.

Медленно расшифровывая текст письма, Клер узнала, что Пшибыльская первым делом благодарит ее за поздравления. Затем она уяснила, что все родственники и знакомые ее польской гостьи очень обрадовались тем подаркам и сувенирам, которые Клер помогла ей приобрести в Лондоне.

Затем тон письма резко изменился. Полька стала описывать, причем весьма подробно, историю своих соседей, недавно погибших в автомобильной катастрофе. В письме говорилось:

«У них остались близняшки. Одна девочка. Один мальчик. Младенчики шести месяцев. Сейчас их опекает сестра жены — совсем юная девушка. Больше у них нет родни. Но скоро их тетя поедет в Варшаву, учиться. В университет. Она туда не сможет взять малышей, и их придется отдать в чужую семью».

После этого места шло несколько зачеркнутых строчек, словно Пшибыльская искала слово поточнее, но так и не смогла найти. Далее письмо гласило:

«Но никто не хочет брать близнецов. Значит, придется им жить в приюте, или, может, кто-то возьмет одного, а кто-то другого. Вот я и вспомнила про вас, вдруг вы с Бойдом захотите стать родителями для осиротевших детишек. Это можно устроить. Их юная тетушка не против. А больше некому их взять. У них нет никого. Ни бабушек, ни дедушек.

Может, вы подумаете об этом? Малыши прелестные, страшно милые, со светлыми головенками. Мать с отцом были люди хорошие и очень умные. Вы им поможете? Возьмете их к себе как своих?»

Клер отложила письмо в сторону и в волнении поднялась с кресла. Ее сердце разрывалось от жалости к осиротевшим близняшкам. Но как Пшибыльская с такой легкостью могла говорить об усыновлении? Нет, это просто немыслимо.

Ей говорили про усыновление и раньше — в больнице. Но Клер не соглашалась, потому что не желала признавать собственного поражения.

Она видела в мечтах своего ребенка — мальчика, который вырастет похожим на Бойда, или девочку, которую она научит рисовать. Она все еще не отказалась от своей мечты, надеялась, что медицина ей поможет.

Но врачи с сомнением покачивали головами, не оставляя никакой надежды, а Бойд даже взял с нее обещание, что об этом больше не будет и речи. Конечно, ради ее собственного блага: выкидыши могли довести ее до умопомрачения.

Но Клер наперекор всему надеялась, а усыновление напрочь перечеркивало надежды. Она не стала дочитывать письмо до конца. Дрожащими руками вложила его обратно в конверт и швырнула недочитанным в корзину для мусора.

Все еще дрожа от волнения, она вбежала в гостиную и набросилась на кипу подарков, которые надо было упаковать, словно это была неприятельская армия. Она яростно запаковывала подарки, а перед глазами стояли несчастные осиротевшие близнецы. Со светлыми головенками.

И Пшибыльская тоже хороша, предложить такое! Как будто в Польше мало бездетных пар, мечтающих об усыновлении, продолжала доказывать свою правоту Клер. Да и вообще, разве правильно, чтобы дети покидали свою родину? Это просто смешно. Вернее, не смешно, а крайне странно.

Она вышла из гостиной и, чтобы успокоиться, решила пойти в мастерскую и немного поработать.

На всякий случай она поставила будильник на пять часов — чтобы не забыть о времени. Поработав, пошла на кухню и помыла кисти, а потом стала готовить ужин для Бойда. Когда кастрюля с едой была уже в духовке, Клер решила вынести мусор.

Взяв ведро, она сделала несколько шагов и остановилась. На самом верху сиротливо — немым укором — лежало письмо из Польши.

Несколько мгновений она стояла в застывшей позе, потом вынула письмо из ведра и пошла выносить мусор. Вернувшись в дом, решила перечитать письмо. Пшибыльская так плохо пишет по-английски, что ее немудрено понять превратно, думала Клер.

Она снова прочла письмо. Нет, она, конечно, поняла все правильно. Действительно, дети пока находятся у юной тетушки, которая собирается учиться и, видимо, в будущем заводить собственную семью. Она, естественно, будет рада устроить малышей в надежные руки.

Но какое все это имеет отношение к ней? Клер вздохнула и снова отложила письмо, на сей раз не в корзину, а в ящик письменного стола. Придется отвечать, тоскливо подумала она.

А отвечать очень не хотелось. Конечно, Пшибыльская написала письмо с самыми добрыми намерениями. Тон такой искренний, такой участливый. Обижать ее молчанием грешно.

И грубо. Кроме того, она может подумать, что письмо просто не дошло, и напишет снова. Так что ответить надо, только не сейчас. Время еще есть.

Когда пришел Бойд, они вместе поужинали. Затем он посмотрел футбольный матч, а Клер закончила укладывать подарки. Бойд стал просматривать открытки, полученные по почте: он всегда любил это делать.