Елена Кшанти - Блаженная несвобода

— Странно, а где же Стеша? — спросил он Кандарохи, которая его сопровождала, а потом сам себе ответил: — Стеши здесь нет.

У нее подкосились ноги. Джецун, милый, Джецун, ты же совершенен, почему ты не чувствуешь ни моей души, ни даже моего осязаемого тела, которое прибывает в этом малом пространстве?

Джецун весело подмигнул Кандарохе, поправил свой расписанный золотом монгольский халат с непомерно длинными рукавами и, шаркая тапками по полу, направился по коридору обратно. На повороте он остановился и оглянулся в сторону комнаты. Но когда увидел, что из-за двери выглядывает Стеша, отвернулся, сделав вид, что ее не заметил, и пошел дальше.

— Джецун, а вам не жалко Стешу? — спросила Кандарохи, когда они спустились в нижние покои дворца. — Вдруг она не выдержит и сломается?

— Иногда лекарство бывает очень горьким, Кандарохи, но без него не вылечишься. У Стеши слишком пытливый ум, загруженный всевозможными концепциями. Она не обретет освобождение, пока не разрушит эти концепции.

Она должна научиться принимать меня в любом обличье, в каком бы я для нее не являлся, потому что я проявляю ее собственное сознание, а не разыгрываю роль в соответствии с тем, каким бы она хотела видеть своего Учителя. С этого и начинается самая что ни на есть духовная практика.

— Кыш, кыш! — кричала весело Рохини, разгоняя мангустов, которые, совсем ее не страшась, воровали земляные орехи, разложенные для просушки на бордюре каменистого дворика.

Эти небольшие зверьки были настолько забавны, что на них невозможно было сердиться. Огромные треугольные уши, которые неизменно поворачивались вместе с их невозмутимым взглядом, и пушистые длинные хвосты придавали им невероятно симпатичный вид. Они молниеносно скользили по чисто выметенному дворику и, заполучив очередную порцию орехов, стремительно исчезали в щелях фундамента подсобки.

И как бы молодая индианка ни хмурила брови и ни топала своими маленькими ножками, на которых дребезжали серебряные браслеты, они ее не только не боялись, но, казалось, даже с удовольствием с ней играли, дразня ее своими хулиганскими выходками и подставляя свои спины ее ладоням, когда она хотела их погладить.

Стивен, стоя у окна, зачарованно следил за этой сценой и улыбался.

Рохини была очень тоненькой и изящной, но в то же время во всем ее теле чувствовалась физическая сила. Она приходила в его комнату каждое утро в своих полупрозрачных шальварах, которые струящимися складками спускались к ее маленьким стопам, окутанная, словно золотистой дымкой, узорчатой дупыртой, пахнущая шафраном и сандаловым маслом. Она нежным прикосновением тонких пальцев будила Стивена и начинала готовить завтрак, подметать полы, стирать его одежду.

Но сейчас, только войдя в его комнату, она от изумления застыла на пороге. Вокруг по периметру были аккуратно выставлены ее картины.

— Удивляешься? Я тоже удивился, никогда не думал, что в Индии кто-то умеет так рисовать, — ласково произнес Стивен, потягиваясь на своей кровати.

Он был в одних плавках, и его литое тело было словно создано для запечатления в скульптуре, оно притягивало взгляд совершенным мышечным каркасом, красиво выстроенными бицепсами и мышцами живота. Рохини даже не сразу отвела глаза. Стивен встал, совершенно не стесняясь ее, взял выстиранные штаны из ее рук и стал их надевать.

— Как ты думаешь, кто это нарисовал? — спросил он.

— Я. — ответила Рохини и, засмущавшись, опустила глаза.

— Ты? — удивился Стивен. — Разве индийские женщины могут рисовать? Мне казалось, что они созданы только для дома и для своих мужчин.

— Да, — вздохнула печально Рохини, — ты прав, мы созданы только для дома и своих мужчин, и почему мне нравится рисовать, я совершенно не знаю. Но мне это занятие очень нравится. Правда, сейчас я почти не рисую, так как для этого у меня уже нет времени. Да и семья мужа вряд ли одобрила бы это занятие. Вы уж, пожалуйста, не говорите им об этом. Хорошо?

— Хорошо, — заверил ее Стив и ласково улыбнулся. Так ласково, что у девушки защемило сердце.

— Я ведь спрятала эту папку, а вы, я гляжу, ее нашли.

— Да, но ведь я не шучу, Рохини, это действительно очень талантливые работы. — Он присел перед одной из них и стал внимательно ее рассматривать.

На фоне Гималайских гор были нарисованы прозрачные нити, по которым на землю спускались души людей. Вдали были видны пики храмов, и разлившаяся по долине река уносила эти души куда-то вдаль…

Рохини притихла, присела рядом и внимательно следила за выражением его глаз.

— Вам действительно нравится?

— Да, — словно очнувшись, промолвил Стивен, он взял ее руку и сжал в своей. — Рохини, тебе надо продолжать. Ты талант, это нельзя так оставить. У меня есть друг в Америке, который может помочь с выставкой твоих картин!

Стивен в волнении все крепче сжимал ее маленькую руку с множеством позолоченных браслетов на запястье, пока вдруг не увидел в ее глазах смущение, и только тогда он понял, что совершил что-то недозволенное. Он ослабил свои пальцы, и Рохини, вся красная от стыда, молниеносно выхватила ее. Горя от невероятного смущения, она даже не могла на него смотреть, она заметалась на месте и, подхватив с полу упавшую накидку с яркими восточными узорами, выбежала из комнаты.

Стивен давно не смущался, но ее реакция почему-то ввергла его в это забытое чувство. Он тряхнул головой, словно от наваждения, и сел на кровать.

Сегодня он мог остаться без завтрака.

Завтрак Рохини все-таки принесла. Переступая через порог, она чуть не запнулась, и с ее подноса едва не скатились чашки и кувшин с молоком. Но она, преодолевая смущение, упрямо смотря в пол, поставила поднос перед Стивеном и удалилась, оставив его наедине со смутным состоянием его ума.

— Ты слишком себя приукрашиваешь, — говорил Гонпо, тщательно прожевывая бублик и запивая его чаем.

Стеша еще не забыла обиды, но все-таки решила досадное происшествие на лестнице, когда ее прогнала Джецун, а Гонпо нагрубил ей, постараться забыть. Но забывалось пока сложно.

Они сидели на террасе дворца с узорчатыми мраморными колоннами, увитыми ярко-зеленым плющом, и, попивая чай, любовались горами, которые так красиво обрамляли окружающее пространство.

— Знаешь, я над этим очень много думала, — отвечала ему с серьезным видом Стеша, откинувшись в плетеном кресле. — Но если взять, к примеру, что я не есть я, а другая, отличная от меня комбинация элементов, то мне Стеша нравится. Что я с этим могу поделать, если всю свою жизнь я делаю из нее мой идеал? Она именно такая, какой я хочу видеть девушку моей мечты. Я ее воспитала так, я ее слепила такой, я ее создаю каждый день. Это мой шедевр. Что я могу показать миру, как ни себя саму, именно ту, которую я выстраиваю согласно своим принципам, наклонностям и мировоззрению?