Элен Эрасмус - Назовем ее Анной

Элен во все глаза смотрела на тетку. Та едва сдерживала слезы. И не было ничего наигранного в ее взгляде, жестах, интонации.

— Так что, работая над образом Доминик, имей в виду: она страдала вдвойне. Потеряла любящего мужа, опору в жизни, получив к тому же запоздалый урок за допущенную в молодости глупость. А тон, которым твоя Доминик разговаривает в романе, как и поведение, тебе, писательнице, придется объяснить тем, что нестарая еще женщина пытается любыми средствами обрести свое новое «я». Глупо? Возможно. Она, донельзя избалованная мужем, чувствовала себя осиротевшей девочкой… Наверное, одного этого мотива не достаточно, чтобы сделать образ Доминик убедительным? Дальше можешь дать волю воображению.

— Ну а про дом-то почему умолчала? И почему так настаивала на нашем совместном проживании в нем?

— Я боялась, что ты меня покинешь… Вообще-то у меня было два соображения: одно из области чувств, другое… Пожалуй, из той же области… Дело в том, что Джеймс, родившийся с золотой ложкой во рту, не понимал каких-то простых, обыденных вещей. Ему в голову не приходило, что ты, лишенная средств к существованию, не способна содержать особняк, расположенный почти в центре Лондона. Одной из нас достались деньги, другой дом… Я знала, что деньги тогда ты у меня не взяла бы ни за что, ну вот и придумала хоть на время соединить оба дара Джеймса.

— Зачем же тогда эта квартира?

— Доминик приготовила ее для себя, на тот случай, если расставание с Анной станет неизбежным.

Элен с сомнением покачала головой, и Мелисса правильно поняла ее, пояснив:

— Квартира стояла до времени пустой. Я предполагала потом перевезти сюда свои вещи. А уж когда мне пришло в голову преподнести тебе этот подарок, я все сделала, чтобы тебе здесь понравилось, чтобы ты поняла, как я к тебе отношусь! Мне хотелось, перед тем как ты получишь привет от дяди Джеймса, показать, на что я способна ради тебя. Для Доминик придумай более убедительный мотив, а у Мелиссы, несчастной, одинокой Мелиссы, получилось глупо, да!

Элен пожала плечами. Она была в растерянности. Как себя вести? Неужели сразу идти на попятный? Что сказала бы сейчас Сью?

— Но в последний раз мы встретились как непримиримые противники…

— Мне было обидно прочитать про себя то, что ты оставила на экране невыключенного компьютера. Я начала читать, потому что хотела убедиться: ты действительно очень способный человек, но вдруг поняла, что речь в зарисовке идет обо мне. Я была убита, просто убита… Ведь знала, что еще далека от того, чтобы быть с тобой признанной, быть тобой любимой, но никак не предполагала, что ты ненавидишь меня…

— Но это не так! Да, твоя опека была тяжела. Мне многое не удалось понять в твоем характере, поведении, раздражали неестественные ужимки, неискренние слова. «Хрупкий цветок», «прелестный садовник» и тому подобное. Я со стыдом слушала, как ты разговариваешь с моими друзьями…

— Я их всех боялась. Чувствовала, что кто-то из них уведет тебя от меня. И тогда одиночество до конца дней моих…

— Ну уж! — воспротивилась Элен. — Ты еще достаточно молода, чтобы не волноваться по этому поводу.

— Ты имеешь в виду повторный брак? У меня нет на него права. Вина перед Джеймсом не дает мне…

— Бога ради, только не повязывай себя неосторожными словами! Не продолжение ли это твоей прежней лукавой линии?

— Думай что хочешь. Я же просто тебе ответила на вопрос, почему боялась твоих друзей. Особенно этого красавца, у которого мать живет в Рединге.

— Почему именно его? — полюбопытствовала Элен, пытаясь скрыть улыбку.

— Он, безусловно, очень хорош собой, но… Не для тебя! — решительно вынесла вердикт Мелисса.

— Чем же он тебе не угодил?

— Во-первых, беден как церковная крыса. Во-вторых, врун. Ему ни в чем нельзя верить.

Элен, недавно с красноречием Цицерона говорившая о том же, неожиданно почувствовала, что слова Мелиссы ничего кроме раздражения у нее не вызвали. И чуть надменно спросила:

— Откуда такая информированность?

— Неужели так уж трудно было выяснить, что никакой матери в Рединге у него нет?

Элен рассмеялась.

— У него и матери-то нет.

— Ну что ж, учту.

— Тогда учти еще вот что: живет мистер Фрэнк с какой-то молодой женщиной, которая никогда не выходит из дому. После того, как он получил деньги за свои японские безделушки, к нему зачастили врачи. Видимо, дама больна.

— Господи! Зачем ты это все вынюхивала и зачем мне об этом говоришь?! — в сердцах воскликнула Элен.

— Считай это моим последним идиотским вмешательством в твою личную жизнь.

— Последним? Буду надеяться, что так. А как мы распорядимся жильем?

— Я все продумала. Пока улаживаются формальности с твоим вступлением в права наследования, живи здесь. Потом как сама уж решишь…

— Мелисса, скажи, пожалуйста, какие-нибудь дополнительные требования ко мне как наследнице оговорены в завещании?

— Нет, — пожала плечами тетка. — А какие, собственно, могут быть требования?

— Ну, скажем, чтобы я не была замужем на день смерти дяди? Или наоборот?

— Ерунда! Джеймс, бывало, чудил, но не в таких случаях.

Мелисса говорила так искренне, что Элен стало стыдно за свою подозрительность. С грустной улыбкой она позволила себе заметить:

— Смерть — случай, о котором не скажешь во множественном числе… Ну ладно, хватит об этом. Кофе выпьешь?

— Нет, спасибо. Я приняла транквилизатор, чтобы поменьше волноваться в разговоре с тобой. Скажи, тебе понравилась квартира?

— О, очень! И обставлена со вкусом, которого, извини, я у тебя не предполагала.

— Вот видишь, ты меня еще плохо знаешь. Может быть, нам еще представится возможность узнать друга друга поближе. Оставь мне надежду на это.

— Оставляю!

— Мне пора. Как хорошо, что я сбросила с плеч этот камень. Спасибо, дорогая!

— Можно просьбу?

— Конечно!

— Избавь меня, будь добра, от забот миссис Феллдэн!

— Она не понравилась тебе? — с огорчением всплеснула руками Мелисса, чем напомнила себя прежнюю, но не настолько, чтобы встревожить Элен. — Прелестная женщина! Ты сама ей сообщишь о своем решении, хорошо?

— Пусть звонит перед приходом.

— Не проблема! Целую! — Мелисса отважилась лишь на воздушный поцелуй.

Когда за ней закрылась дверь, Элен тяжело вздохнула. Новости требовали серьезного осмысления.

Разговор о дядюшкином особняке волновал разве что из-за неизбежного отчета перед Сью. Мисс Гарди ничего не примет на веру и все подвергнет строгому анализу, причем анализу заведомо необъективному, так как свои доводы будет подгонять под предрешенный результат. Ну да ладно, с этим справимся.

Патрик… Вот кто занимает все мысли. У него какая-то долгая, изматывающая беда… Отсюда все тайны, умолчания, ложь, наигранный оптимизм… Удобно ли позвонить ему сейчас? Господи, какая разница: удобно? неудобно?