Дикси Браунинг - Любовь старой девы

Вообще-то Рори не особенно жаждала новой встречи с миссис Бэнкс. Еще меньше ей нравилась неизбежная встреча всех Бэнксов и всех Хаббардов. Может быть, в конце концов, ее семье не удастся приехать. Или, может быть, миссис Бэнкс будет связана делами дочери, которая сейчас переживает суету второго развода.

Вздохнув, Рори пригладила волосы, которые она причесала так, как нравилось Чарлзу, — аккуратный вертикальный валик на затылке. Она покрыла лицо слоем пудры, хотя вряд ли это поможет скрыть веснушки, и добавила легкий мазок коралловой помады, размазав ее по губам подушечкой мизинца. И последний штрих — чуть поправить отороченный кружевом воротник белой батистовой блузки и надеть жакет от светло-серого льняного костюма, этой своеобразной униформы ассоциации родителей и учителей. Она купила его, когда учительствовала первый год в начальной школе Олд-Ричмонда, в нескольких милях дальше по Тобакковильской дороге.

Миссис Маунтджой приготовила обед по своим обычным стандартам, которые, видимо, полностью удовлетворяли Чарлза. За похожим на клейстер супом последовали окаменевшие цыплята с переваренной спаржей и водянистым яблочным соусом и гора капусты, плавающая в море майонеза. Предполагалось, что это салат из свежей капусты, моркови и лука…

Чарлз сидел на одном конце массивного овального стола, Рори — на другом, а Кейн посередине между ними. Рори подумала, что, наверно, когда они поженятся, то смогут сидеть чуть ближе друг к другу, если не будет гостей.

Рори взяла кусок хлеба и протянула хлебницу сначала Кейну, а потом Чарлзу, который с подробностями описывал случай, над которым сейчас работал. Рори подавила зевок. Взглянула на Кейна. И поймала его взгляд. Что это? Сострадание?

Она резко выпрямила спину и приклеила к лицу улыбку, а Чарлз все гудел и гудел. Рори не была музыкальной. Она любила музыку, но сама не могла ни петь, ни играть. Но даже она понимала, что время от времени надо менять высоту звука.

— Мэриленд, — вдруг сказал Кейн, выловив единственное слово из бесконечного монолога. — Эгей, помнишь тот уикенд, когда мы катались по Восточному побережью с теми двумя девушками из…

— Да, да… Уверен, Авроре неинтересно слушать о наших юношеских проказах. Как я говорил, штат Мэриленд снабжается из…

Аврора подумала, что она с гораздо большим удовольствием послушала бы рассказ об их юношеских проказах. Хотя трудно представить себе, чтобы Чарлз умел проказничать. Или участвовать в шалостях. Или даже быть жертвой чужих проказ.

— Ты сам проказничал или кто-то устраивал шутки над тобой? — размышляла она. — Или эти проказы были чем-то вроде тех маленьких архитектурных макетов, которые люди ставят у себя во дворе? Нет, это что-то вроде бельведера, не правда ли? — Она вдруг осознала, что говорит вслух, а Чарлз и Кейн смотрят на нее, вытаращив глаза. — Ой, простите. — Кровь бросилась ей в лицо. — Пожалуйста, продолжай свой рассказ, Чарлз. Я совершенно очарована им.

И Чарлз продолжал. Бесконечно. А Кейн закрывал зевки салфеткой.

Ох, Боже, она не сможет этого вынести. Всю свою жизнь респектабельность среднего класса она почитала как святыню Грааля. Единственное, чего она хотела в жизни, так это выйти замуж за человека, который носит костюм и кейс с бумагами, за человека, занятого бизнесом, и родить двух или сколько-то там детей в настоящей больнице, и назвать их нормальными именами, вроде Сэм или Джон, Бетти Джейн или Мэри Энн.

Три ее младших сестры, Мир, Фауна Любовь и Туманное Утро, не возражали, или ей так казалось, жить в коммуне хиппи вместе с тридцатью семью чужими мужчинами и женщинами. В коммуне, где воздух был густой от дыма костров и всякого другого дыма, где не было ни дисциплины, ни правил, ни уединения, где семьей называлась вся коммуна, а не мужчина, женщина и их дети. Жить в коммуне, где никто не ходит в церковь, а взрослые мужчины часами сидят скрестив ноги и смотрят на небо. А в это время женщины, образовав вокруг деревьев хоровод, танцуют и поют. Жить в коммуне, где едят, курят и обожествляют траву, где дети играют с шарфами и бусами вместо кукол и ружей, чтобы их нежные маленькие мозги не засорились ложными капиталистическими взглядами на жизненное предназначение и на войну.

Рори любила своих родителей, в самом деле любила, но порой возмущалась ими. Она любила своих сестер и видела, как они появлялись на свет. Роды выглядели каким-то ужасным спортивным зрелищем. Суматошным, шумным и чертовски пугающим ребенка трех лет. Хотя церемония эта сопровождалась оригинальной музыкой каждого члена коммуны, а роженица между хождением, криками и стонами читала стихи, написанные специально для будущего ребенка.

Рори предпочла бы смотреть мультики, но в их коммуне никто даже под угрозой смерти не согласился бы иметь телевизор. Она предпочла бы ходить в обычную и воскресную школу, и участвовать Четвертого июля в парадах, и носить обыкновенную одежду вместо того, чтобы мучиться в сидячих забастовках или в маршах протеста и путаться в связанных и раскрашенных отцом майках.

Рори было одиннадцать, когда Хаббарды вдруг снялись и оставили коммуну, которая уже сократилась почти до двадцати человек. Одни говорили, коммуна, мол, распалась из-за того, что санитарный департамент начал против нее судебное преследование. Другие считали, что все дело в землевладельце. Человек, намеренный развивать этот район, предложил ему целое состояние и купил землю, которую арендовала коммуна.

Какая бы ни была причина, но Рори почувствовала облегчение, когда ее послали жить к бабушке, пока Хаббарды найдут другое место, где смогут поселиться. Младшие дети остались с родителями, а Рори первый раз в жизни записали в настоящую школу. Так она и жила с бабушкой в Кентукки. Немного спустя Билл и Санни поселились в Виргинии, и Билл свой интерес к травам обернул в весьма и весьма успешный бизнес. Со временем Билл и Санни, к собственному изумлению, стали… капиталистами!

Рори, единственная из четырех девочек, пошла учиться в колледж. Она чувствовала себя виноватой, потому что бабушка завещала ей немного денег, но чувство вины не остановило ее. Санни хотела, чтобы она изучала фольклор, музыку и искусство. Билл предлагал садоводство с небольшим уклоном в бизнес. Но Рори знала, кем ей надо быть. Учительницей! Может быть, это не самая увлекательная карьера в мире, но респектабельная и незаметная. И Рори не жалела о своем выборе.

Хотя со временем ей стало чего-то в своей работе не хватать. Что-то определенно томило ее, она не могла придумать, чем бы заняться.

— Аврора, не хотите ли еще кофе с пирогом?

Рори моргнула, отмела прошлое и осторожно воткнула вилку в кусок сухого жесткого пирога, который домоправительница поставила перед ней.