Барбара Картленд - Проданная невеста

Эйлида с трудом удержалась, чтобы не сказать, насколько ей все это не нужно. Она понимала, конечно, что с одним платьем уезжать немыслимо, но ей очень не нравилось, что мистер Уинтон буквально все взял в свои руки. Он управлял ею точно так же, как будет управлять, к примеру, восстановлением Блэйк-холла.

Эйлида легла в постель и, хотя очень устала, лежала без сна и думала о том, как неприятно терять независимость. Всеми ее поступками и даже тем, как она оденется, распоряжался человек, с которым она впервые встретилась всего два дня назад.

— Как можно это вынести, папа? — вопрошала она темноту.

И потом поняла ответ, как если бы он прозвучал, облеченный в слова и звуки.

Мистер Уинтон спас Дэвида, предотвратил несчастье, которое нанесло бы урон доброму имени семьи, и наконец, он спас ее самое, Эйлиду.

Каково бы, ей было умирать в муках голода?

Каково было бы, откажись она от его предложения, обречь Бетси, Гловера и других людей в имении на те же муки?

«Я должна была бы благодарить его, стоя на коленях», — подумала Эйлида.

Но она понимала, что это для нее невозможно.

Наутро завтрак, ей подали в постель, а потом она искупалась в воде, благоухающей жасмином.

Она старалась не думать о мистере Уинтоне, пока горничная помогала ей облачиться в изысканное подвенечное платье.

Платье было прекраснее всех, какие Эйлиде доводилось видеть даже на картинках в журналах. Сшитое из белого газа, оно было отделано кружевами ручной работы с вышивкой жемчугом.

Раз мистер Уинтон покупал его в большой спешке, значит, оно вначале предназначалось для другой невесты. Интересно бы узнать, чувствовала ли бы себя та, другая, невеста такой же несчастной, как Эйлида?

— Выглядите вы просто чудесно, миледи, — сказала горничная, и вошедшая при этих словах в комнату миссис Роббинс согласилась с ней.

И Эйлида впервые посмотрелась в зеркало. Она увидела, что платье сидит на ней прекрасно, а кружевная вуаль точно такая же, как кружево на отделке платья.

Веночек из флердоранжа выглядел вполне традиционно, но придавал Эйлиде вид очень юный и привлекательный.

Ей подумалось, однако, что лицо у девушки в зеркале чересчур бледное, а большим глазам не хватает радостного блеска, естественного для счастливой невесты в самый торжественный день ее жизни.

— Мы все желаем вашей милости полного счастья, — говорила миссис Роббинс, — и уж одно-то бесспорно: ни у одного мужчины нет такой красивой невесты, а у вашей милости жених — настоящий красавец!

Было ясно, что миссис Роббинс восхищается мистером Уинтоном и желала бы, чтобы им восхищалась и его невеста. Но сама мысль о нем пробуждала ненависть в сердце Эйлиды.

Спускаясь по лестнице в холл, где ее ожидал Дэвид, Эйлида мечтала о волшебном ковре-самолете, который унес бы ее далеко-далеко в недосягаемые пределы.

— Ты выглядишь потрясающе! — встретил ее Дэвид. — И знаешь что? Уинтон говорит, что я могу купить себе новый костюм для верховой езды, сапоги и все прочее, потому что мне это понадобится в Ирландии.

Он так ликовал, что Эйлида не могла бы никоим образом испортить ему настроение.

Она взяла свой букет, и они с братом отправились в закрытой карете к церкви Святого Георгия.

Эйлида знала, что по обычаю жених должен встречать невесту в церкви, однако их свадьба с Уинтоном была настолько необычной! Эйлида до самой последней минуты побаивалась, что ей придется ехать вместе с женихом.

Сидя с братом в карете, она взяла его руку в свою и попросила:

— Обещай думать обо мне, когда будешь в Ирландии, и пиши мне, хорошо?

— Ну разумеется! — ответил Дэвид — Боюсь только, что времени у меня будет мало.

— Я должна получать весточки от тебя! — настойчиво повторила Эйлида. — Пойми, Дэвид, я остаюсь одна с человеком, которого я лишь недавно встретила.

— У тебя с Дораном все будет хорошо, — сказал Дэвид. — Он просто невероятно щедр. Ты только подумай, что он сделал для нас!

Эйлида промолчала, и немного погодя Дэвид заговорил снова:

— Если уж мне пришлось продать Блэйк-холл, мой дом, мое родовое наследие, лучше будет, чтобы в нем жила ты, а не кто-то чужой.

И снова Эйлида подумала, что Дэвид, словно маленький мальчик, цепляется за любое утешение. Невольно поддаваясь его настроению, она сказала:

— Я постараюсь убедить мистера Уинтона восстановить дом таким, каким он был в наши детские годы… такие счастливые.

— По-моему, у Дорана именно такие намерения, — ответил Дэвид, — и, ради всего святого, называй ты его христианским именем! Мне кажется, Эйлида, что после всего, что он сделал для нас, ты не слишком мила с ним. — Он посмотрел на сестру так, будто увидел ее впервые, и добавил: — А ведь ты, сестричка, просто чудо как хороша, и, если хочешь знать мое мнение, Доран заключил выгодную сделку.

— Весьма сомневаюсь, что он сам так считает, — саркастически заметила Эйлида.

Дэвид не успел ей ответить — карета остановилась возле церкви.

Пока Эйлида поднималась по ступенькам и проходила через двери с высоким портиком, сердце у нее тревожно билось.

Она лихорадочно, дико хотела лишь одного — бежать отсюда.

Не могла она, не хотела выходить замуж за человека, о котором ничего не знала и который приобрел ее, как вещь, в обмен на выплату долгов Дэвида. Но услышав звуки органа, Эйлида упрекнула себя за трусость.

Дэвид повел сестру по проходу к тому месту, где ее ждали Доран Уинтон и его шафер; Эйлида подняла голову и взглянула на них. Она знала; что невеста должна выглядеть скромной и смущенной, но ей незачем было изображать смирение.

Алтарь был убран белыми лилиями; немолодой священник с глубоким чувством вел церемонию бракосочетания.

Когда Эйлида давала обет любить, почитать и повиноваться, слова застревали у нее в горле.

Доран Уинтон со своей стороны говорил четко и в той властной манере, которая была уже знакома Эйлиде.

Он медленно выговаривал своим глубоким голосом:

— Я венчаюсь с тобой этим кольцом, отдаю тебе свое тело и обеспечиваю тебя всем своим достоянием…

На короткий миг он почти внушил Эйлиде веру в свои слова, но она тут же напомнила себе, что он женится на ней из-за ее титула.

Они оба опустились на колени, чтобы принять благословение, и священник осенил их крестом.

После этого Доран Уинтон под руку провел ее по проходу; Дэвид и шафер следовали за ними. На улице их ждали две кареты.

Эйлида и Доран Уинтон сели в одну из них, и по дороге Эйлида думала, насколько символично, что она наедине с человеком, незнакомым ей ни физически, ни нравственно, ни в умственном отношении.

Они молчали до той самой минуты, пока не увидели деревья на Беркли-сквер, и тогда Доран Уинтон произнес:

— Вы держались замечательно и выглядели прекрасно.