Памела Вулси - Сладостная жертва

— Привет, Милли, как поживаете?

— Ничего, слава Богу, — пожала она плечами. — Люси не предупредила, что вы можете приехать. Она сказала, вы за границей, работаете.

— Поначалу так оно и было, но дело в Гааге отложили, и я вернулся. Я очень сочувствую вам — с Дэвидом произошло такое несчастье. Как он сейчас?

Она встрепенулась.

— Без изменений, но врачи, по-видимому, довольны его состоянием, хотя он по-прежнему в коме. Они говорят, что как тольк Дэвид очнется, то пойдет на поправку. — Милли обвела всех глазами. — Как вы, уже поели?

— Да, спасибо. Все отлично приготовлено, а дядя Уильям подал на гарнир к цыпленку рис и горох, — сказала Люси. — Мы оставили твою порцию в духовке. Сиди, сиди, я достану.

Закончив с ужином, тетя Милли утомленно вытянулась в кресле.

— Умираю от усталости, — призналась она.

— Стресс — это убийца, — заметил Джеймс. — Вам надо больше отдыхать и проводить в больнице не так много времени.

— Да я только об этом ей и талдычу, — вмешался в разговор Грей, — а она все никак не возьмет мои слова в толк.

— Я отлично себя чувствую, — заявила его жена.

— А что будет с вашим сыном, если вы тоже свалитесь? — спросил Джеймс, но Милли Грей лишь отмахнулась от него.

— Я не свалюсь.

Джеймс посмотрел на нее с неожиданной теплотой.

— Да, вы же крепки духом, не правда ли?

Она рассмеялась.

— Приходится такой быть.

Уильям Грей побледнел.

— Ну ладно, я пойду наверх, приготовлю тебе постель, — не глядя на мужа, сказала Люси. — Матрас, должно быть, уже достаточно просох.

Она поведала тете о произошедшей в доме перестановке, и Милли выразила желание помочь племяннице. Однако ее опередил Джеймс.

— Мы справимся сами, — вскочил он. — Мне пришлось вести машину из самого Лондона, поэтому я очень устал и горю желанием лечь в постель. Так что желаю вам спокойной ночи.

Люси пожелала родным того же и, стараясь не смотреть им в глаза, словно они могли прочитать по ним то, что творилось в ее душе, отправилась наверх.

Вот и наступил час, которого она панически боялась и в то же время ждала. Она и остерегалась Джеймса, и хотела его, но больше всего Люси мучилась из-за того, что ей придется заниматься с ним любовью под крышей этого дома. Дома Дэвида. В двух шагах от того места, где он лежал сейчас, оставаясь на волоске от смерти.

Она постелила Джеймсу белоснежное, тщательно выглаженное и благоухающее лавандой белье, а затем направилась в ванную.

Когда она вернулась, Джеймс иронически оглядел ее строгую ночную сорочку с высоким глухим воротничком.

— Не засыпай, я скоро, — протянул он и в свою очередь пошел в ванную.

Люси вряд ли успела бы уснуть, даже если б и хотела, так скоро он появился в комнате снова. Прикрыв дверь, Джеймс приблизился к ее кровати и присел на край.

— Это твоя кровать или моя?

Сердце у Люси упало, и она хрипловато прошептала:

— Я почти заснула, Джеймс, я ужасно устала. Давай не сегодня, прошу тебя.

— Подвинься, — коротко сказал он и тотчас скользнул к ней под одеяло.

От прикосновения теплого мужского тела Люси вздрогнула. Он прижался к ней, обнял за талию, а затем откинул ее темные волосы, чтобы добраться губами до чувствительной кожи на затылке, отчего кровь в ее венах ускорила свой бег. Руки его поднимались все выше, принялись ласкать нежную грудь, и жар его ладоней проникал сквозь тонкий хлопок ее сорочки.

В горле у Люси пересохло. Она закрыла глаза. Люси дрожала в объятиях Джеймса, ощущая меж бедер горячую волну страсти.

Она хотела мужа, как и всякий раз, когда он касался ее. Тело ее находило его неотразимым. Но если он станет любить ее здесь, в доме Дэвида, подумала Люси, это разрушит всю ее жизнь.

Одно дело выйти замуж за Джеймса и спать с ним в Лондоне, и совсем иное — делить с ним постель здесь, где они с Дэвидом выросли. Лондон был далеко, все равно что на другой планете. То, что происходило там, как будто и значения не имело. Этот же дом был для Люси чем-то вроде драгоценного хрустального шара, внутри которого все должно было оставаться неизменным. Именно здесь хранились ее воспоминания о счастье, таком реальном и в то же время иллюзорном.

И если Джеймс станет любить ее сегодня ночью, он разобьет этот шар. Он наполнится новой жизнью. Сама мысль об этом казалась Люси невыносимой.

В порыве гнева она вырвалась из рук Джеймса, села и зажгла лампу, стоявшую на тумбочке.

Джеймс все так же лежал, глядя на нее сузившимися глазами.

— Я же сказала тебе! Не хочу сегодня заниматься любовью!

— Да, сказала, — процедил Джеймс сквозь зубы. Его рука нашла выключатель, и в комнате снова воцарилась тьма. — И хочу раз и навсегда предупредить тебя — я не собираюсь больше делить наше ложе с твоим воображаемым любовником! Сегодня здесь будут только двое — ты и я!

Он потянулся к Люси, которая попыталась ускользнуть от его рук, но он опередил ее и подмял под себя. Под тяжестью его тела Люси застонала, и в следующее мгновение Джеймс уже целовал ее.

Губы ее от стона разомкнулись, и она не могла избежать поцелуя, который оказался таким долгим, что она уже начала задыхаться.

Руки его скользнули вниз, скомкав ночную рубашку, а после коснулись самых сокровенных тайн ее естества и задвигались в медленном, мучительном танце.

Люси изогнулась дугой, ее пронзила сладкая боль, теперь она превратилась всего лишь в рабу древних как мир инстинктов. Джеймс за несколько месяцев супружества изучил ее тело досконально. Он знал, какие именно ласки оказывают на нее поистине волшебно действие, и умел пользоваться своими знаниями. Так что через секунду-другую грудь с налилась, а соски из нежно-розовых стали огненно-пунцовыми.

Джеймс поднял голову и торжествую сказал:

— И ты еще будешь утверждать, что не хочешь меня!

Люси, почти бездыханная, дрожащая, была не в силах ответить ему, и Джеймс поспешил снова прижать ее к себе. Он раздвинул ее ноги, руки Джеймса заскользили по ее ягодицам, мгновение — и их тела слились. Люси застонала.

Может быть, она и не любила Джеймса, но телу ее он был необходим. Только тогда, когда он проникал в нее, Люси странным образом ощущала завершенность собственного тела. Она презирала себя за это, но ничего не могла изменить. Такое случалось с ней всякий раз. Случилось и сегодня.

С каждым новым толчком внутри нее Джеймс становился все более ненасытным и требовательным, и точно так же росло неукротимое желание Люси. Чем глубже он входил в нее, тем все более сладостной болью отдавалась в женщине неистовая жажда — жажда ее тела. Она отважно встречала его вторжение, обнимая Джеймса все крепче и крепче, впиваясь ногтями в могучую спину. После таких вот ночей на коже у Джеймса всегда оставались царапины. Когда она увидела их впервые, то была страшно удивлена и едва поверила в то, что сама повинна в их появлении. Джеймс же в ответ только посмотрел на нее своим, с поволокой, взглядом и сказал: