Фелиция Флакс - Зеркало души

Он вообще как будто питался ее смущением, растерянностью, злостью и испугом. Недаром же не заказал себе никакого десерта. Что может быть слаще жаркой стыдливости старой девы! Виталий Викторович был, без сомнения, весьма просвещенным гурманом.

«Я совсем запуталась», — грустно призналась себе Радмила и опустила вилку.

Металл звякнул о деревянную столешницу. Бзын-нь! Этот звук точно характеризовал ее саму. Бзын-нь… И никто более. Она без пропуска протиснулась в чужую вселенную.

Чуждую.

В ее вселенной, холодной, пустой, тускло-серой, не должно быть мужчин. Тем более таких мужчин, как Ипатовы, старший и младший. В ее вселенной не должно быть поцелуев, кафе и ресторанов, гонок за звездами. В ее вселенной могут быть только тишина и абсолютный вакуум.

«Что я делаю в этой, чуждой мне вселенной?»

— Э-э, драгоценная, да вам никак взгрустнулось. — Виталий Викторович мгновенно уловил навалившуюся на нее черную хандру. — Что ж, я знаю отличный способ прогнать меланхолию.

— Какой? — Радмила изобразила заинтересованность.

— Я вам его покажу, но только не здесь. — Виталий Викторович заговорщицки подмигнул.

— Показывайте.

Лицо Ипатова-старшего сделалось совершенно пиратским.

Они вышли из кафе. Уже стремительно вечерело, воздух становился прохладным, а солнце мягче: оно не жарило — гладило. Виталий Викторович поманил Радмилу пальцем в тенистый уголок, образованный листвой клена и соседней кряжистой липой. Уголок оказался укромным, и чужие взгляды туда не проникали.

— Мой способ прогнать хандру весьма прост. Можно сказать, примитивен, но очень результативен. — Ипатов-старший чрезвычайно подозрительно улыбался и суетился вокруг нее. — Вы, Радмилочка, встаньте вот здесь, чтобы солнышко на вас не светило. И наклоните головку вправо. Да-да, именно так. Теперь прикройте ваши чудные глазки. А я встану вот здесь и сделаю вот так…

Ее, приоткрывшийся от удивления рот, и вся она сама оказалась в его власти. Боже мой, как же он ее целовал! Сладко, стремительно, сильно, под его поцелуями губы раскрывались сами и становились мягкими, бархатистыми. Эти поцелуи не обжигали — они освежали.

Пальцы Ипатова-старшего сначала забрались в ее собранные на затылке волосы, разрушили прическу, далее проворно заскользили по спине, изучая каждый изгиб, пробуждая каждую клеточку. Затем одна рука, совершив замысловатый вираж, очутилась на ее груди, скрытой ненадежным тонким шелком. Секунду просто лежала, согревая, а после ожила, проникла под ткань, принимаясь медленно ласкать мягкую плоть.

Радмила пребывала в мистическом трансе, умирала-воскресала и очнулась лишь от стона. Своего собственного. Высокой тональности. Реальность никак не хотела складываться в привычную картинку, вспыхивала перед глазами и куда-то текла-текла-текла…

— Вот так-то, — откуда-то донесся удовлетворенный голос Виталия Викторовича. — Теперь, Радмилочка, надо сделать глазками — хлоп-хлоп, ротиком — вдох-выдох, и все встанет на свои места. Сеанс закончен.

Радмила судорожно втянула в себя воздух. Ее шатало, и только благодаря рукам Ипатова она не повалилась на разогретый асфальт.

— Вы… вы, — она хотела высказать миллион слов, но все они оказались неподходящими. — Вы…

— Я всего лишь терапевт. Со стажем и большой практикой. — Виталий Викторович ласково, но настойчиво повлек ее к машине. — Ваш диагноз — абсолютная невинность. И я сделал именно то, что требовалось в вашем случае.

— В моем случае?! — просипела Радмила, изо всех сил пытаясь прийти в себя, очнуться от дурмана, сделавшего ее полной дурой.

Блаженной… дурой.

— Ваш случай, Радмилочка, требовал срочного нехирургического вмешательства. Губ, языка и рук.

Радмила вспыхнула смоляным факелом. Ее аж затрясло. Она дернулась, но Ипатов-старший жестко удержал ее возле себя, распахнул дверь «Мерседеса» и толкнул на сиденье.

— Спокойно, девочка. Мы уже едем домой. К тебе.

— Но…

— Неправильный ответ. Правильный ответ — «Да».

— Нет.

— Неправильный ответ. Бессмысленный.

— Я открою дверцу и выскочу на ходу.

— Зачем?

— Просто так.

— Ну-ну.

«Мерседес» Виталия Викторовича с визгом затормозил у подъезда. Радмила, скукожившись, сидела на сиденье и истязала подол платья. В голове у нее в полном одиночестве вальсировала по кругу противная мысль-приговор — «абсолютная невинность». Двадцать шесть годиков, и абсолютная невинность.

Абсолютная.

Невинность.

Хуже быть не может. И никто не вылечит. Ее надо отправить в хоспис для старых дев.

— Так-так, — промурлыкал Ипатов, глядя в лобовое стекло. Его пальцы весело забарабанили по рулю. — Что и следовало ожидать. Точнее, кого и следовало ожидать.

Радмила подняла глаза. На лавочке, закинув ногу на ногу и заложив руки за голову, сидел Ипатов-младший. Его черные остановившиеся глаза даже на расстоянии пугали.

Она втиснулась повлажневшей спиной в кожаное сиденье.

— Может, мы еще покатаемся? — робко и с бесстыдной надеждой спросила у Ипатова-старшего, который зверски улыбался сыну через стекло. — Вечер-то чудесный.

— Да, вечер чудесный, но вы устали, Радмилочка, вам надо отдыхать, — возразил Виталий Викторович голосом, полным теплой отеческой заботы. Только вот в глазах Ипатова-старшего сидел черт из преисподней и коварно щурился. — Идите, лапочка, домой и ложитесь сразу в постельку.

С учетом расположившегося на скамейке младшенького Ипатова, фраза «ложитесь в постельку» в сладких устах Ипатова-старшего приобретала непристойную двусмысленность. Радмила опять пошла алыми пятнами.

— Я не хочу спать, — пробормотала она, косясь на неподвижного Ипатова-младшего.

— Вот если бы вы, Радмилочка, знали, чего я хочу…

Нет, это уже слишком!

— До свиданья, Виталий Викторович. — Радмила мгновенно сорвалась с места и вылетела из машины, едва не прищемив подол поспешно захлопнувшейся дверцей.

— Спокойной ночи, Радмилочка. — Ипатов-младший послал ей воздушный поцелуй, отсалютовал сыну и медленно поехал.

Радмила мгновение постояла на дороге, глядя вслед машине, затем глубоко вздохнула и направилась к подъезду. Ипатов-младший стоял, преграждая ей путь.

Она остановилась, не зная, как его обойти.

— Вы хотите передо мной извиниться? — спросила, вскидывая голову. И голова сразу стала кружиться, когда глаза заглянули в агатовую бездну.

— Не хочу.

— Следовало догадаться. — Она кивнула и сделала попытку обогнуть Феликса, но тот опять помешал. — Что вам тогда надо?

— Мне надо, чтобы вы стали называть меня на «ты».

— На «ты»?

— Да.

— И для этого пришли сюда?

— Именно.

Радмила демонстративно фыркнула. Испуг прошел. Потрясение сменилось азартом. Ее вдруг стала забавлять ситуация. Она улыбнулась и тряхнула встрепанными Ипатовым-старшим волосами.