Фелиция Флакс - Зеркало души

— Выпьем за «ОптикЛайф», которая открыла ваши чудесные глаза, Радмила.

«До сих пор закрыть не могу», — мысленно съехидствовала Радмила, с мстительным удовольствием отпивая шампанское.

После господин Чижиков, воровато оглянувшись по сторонам, вдруг схватил ее руку и принялся со смаком целовать пальцы. Радмила, лишившись дара речи от изумления, попыталась вырвать оскверненную руку, но черта с два у нее это получилось — хватка у Чижикова оказалась акульей.

«Господи, да эта карликовая акула меня сожрет. Она явно меня перепутала с наживкой».

Тут ее глаза, как на грех, натолкнулись на волнующую сцену в зале: прекрасная Медея игриво тянула Феликса танцевать. Тот почти не сопротивлялся. Обхватил рыжую заразу за талию и привлек к себе.

Шампанское было уже в голове, пузырьки взрывались в районе темечка, и в глазах у Радмилы все окрасилось в багрово-красные тона. Именно в этих тонах перед ней внезапно вырисовался Виталий Викторович.

— Радмилочка! — возопил он, будто не замечая ее пальцы, находившиеся практически во рту у господина Чижикова. — А я вас везде ищу. Вы слышите музыку? Она зовет нас танцевать. Валерий Львович, — Ипатов-старший с лучезарной улыбкой кивнул замершему господину Чижикову, — позвольте у вас украсть вашу прекрасную даму. Она мне обещала танец. И я его жду.

Радмила покивала, с облегчением освобождаясь от господина Чижикова и незаметно вытирая пальцы. И как она была благодарна Виталию Викторовичу! Но зловредство ее не оставляло, пенилось и лезло наружу.

— Я вам ничего не обещала, — свирепо шепнула она, когда его рука по-хозяйски легла ей на поясницу и волнующе погладила.

— Разве? — Агатовый взор Виталия Викторовича был невинен, как взгляд раскаявшегося черта. Рука его продолжала гладить. — Ваши глаза мне сказали за вас. Мы с ними друг друга прекрасно поняли.

— Но вот мы с вами…

— Ах, оставьте, милая Радмила. — Ипатов-старший с непередаваемой интонацией, выдавшей замечательного актера, произнес книжную фразочку из дамских романов, и деловито добавил: — Давайте лучше танцевать.

— Ну, давайте попробуем.

Под словом «танцевать» у Виталия Викторовича подразумевалось нечто невообразимое. Он крутил и вертел свою даму, словно гуттаперчевую куклу, и у дамы стучали зубы и подгибались коленки от страха. Они вихрем летали по залу, и просто поразительно, что никто из окружающих не пострадал. Каждый раз, когда Радмила думала, что столкновение неизбежно, и леденела при мысли, что сейчас будет лежать с подолом на голове и переломом ноги, Ипатов-старший делал ловкий манер, избегая катастрофы.

При этом руки Виталия Викторовича умудрялись безнаказанно танцевать особый «танец», доводя даму до белого каления. Дама все чувствовала, все понимала, и ничего поделать не могла.

«И ведь мне никто не поможет, — тихо свирепела Радмила — ее собственные глаза, смотрящие со стен, вертелись перед ней в чертовой круговерти. — Ипатов-старший все рассчитал. Это его месть за то, что я посмела посягнуть на его драгоценного сыночка. Новый вид убийства — утанцевать даму до смерти. Элегантно и благопристойно. Чисто ипатовское убийство. У всех на виду, и никаких улик».

Краем глаза она заприметила сладкую парочку — Ипатов-младший и Медея. Те танцевали тихо, медленно, красиво. Радмила почувствовала, что сейчас заговорит.

Матом.

Вслух.

— Кстати, вы давно видели Феликса? — ничуть не утомившийся Виталий Викторович на мгновение снизил скорость.

— Сейчас на него смотрю, — процедила Радмила.

Виталий Викторович проследил за ее разъяренным взглядом. Зловеще улыбнулся и крутанул Радмилу так, что она пролетела далеко-далеко, как неоперившийся птенчик. И едва не сшибла ненавистную парочку Феликс-Медея. Сладкая женщина висела на мрачном гении, ворковала ему в ухо прописные истины в алфавитном порядке и едва не прикусила себе язык, когда «неоперившийся птенчик» внезапно разбил их идиллию. Медея поперхнулась, видимо, на букве «ф», ибо с ее губ-бутонов сорвалось прелестное слово «фак».

— Привет, — в ответ ей улыбнулась Радмила, в душе прокляв на веки вечные Ипатова-старшего-негодяя.

Непонятным образом она очутилась в руках Ипатова-младшего.

— Привет, — Феликс понимающе ухмыльнулся ей в лицо. — Не ушиблась? Обычно, когда падают с луны, ломают себе либо шею, либо ноги.

— Я не с луны, — оскалилась Радмила. — Я из преисподней. А главный бес — вон там.

Она кивнула в сторону Ипатова-старшего. Тот отсалютовал ей полным бокалом. К нему уже стремилась волнующей походкой Медея, которая при первых же звуках голоса Радмилы фыркнула и демонстративно исчезла, бросил на Феликса выразительный взгляд — дескать, извини, я на минутку.

— Главный бес — внутри тебя, драгоценная, — Ипатов прижал ее к себе, и, вдохнув его запах, Радмила почувствовала блаженство. Да она наркоманка, оказывается! — Этот бес называется — ревность.

— Я не ревную. — Радмила возмущенно дернулась, но Феликс ее не выпустил.

— Вот-вот, не ревнуешь, и почаще повторяй эти два волшебных слова. Говорят, помогает.

— Экзорцист выискался. — Радмила резко взмахнула ресницами.

— Аллилуйя. — Ипатов коснулся губами ее виска. — В качестве усмирения твоего разбушевавшегося беса скажу, что Медея мечтает выйти замуж за моего папочку. Я — против, папочка — тем более.

— Ха! — только и испустила Радмила.

— Но мы оба ей об этом не говорим, поэтому Медея считает, что у нее все получится.

— Какие вы все жестокие, Ипатовы. Бедная женщина.

— Да уж, все признаки бедности у Медеи на лицо.

Радмила невольно бросила взгляд на Медею, обнявшую Виталия Викторовича. На лебединой гладко-тонкой шейке «бедной женщины» радужно сияло многоярусное бриллиантовое колье. Радмила отвернулась. Даже, наверное, чересчур поспешно.

— Давай не будем о ней больше говорить.

— Давай, и пусть твой бес впадет в летаргический сон.

— Лучше в кому.

— В кому так в кому.

— Мне кажется, это называется порнографией.

— А мне кажется, искусством. Хотя почему кажется? Это и есть искусство! С большой буквы.

— Это порнография с большой буквы. Обнаженная Радмила Туманова, поедающая эскимо — это явная порнография.

Радмила слизывала языком сладкие капли тающего эскимо. Она взглянула на голого Ипатова с фотоаппаратом наперевес. Он смотрел на нее через объектив. Взорвалась очередная вспышка, и розовый язык, касавшийся шоколада, вошел навеки в историю.

— Девушка, у которой совсем недавно стоял диагноз «абсолютная невинность», не может разбираться в тонкостях порнографии. — Феликс отложил фотоаппарат и растянулся рядом на смятом покрывале.

— Зато я разбираюсь в искусстве.