Фелиция Флакс - Зеркало души

Его приближающихся шагов она не услышала — он просто обрушился на нее. Мир вспыхнул синим пламенем. Мир наполнился острыми запахами плоти и протяжными звуками любви. Мир перестал быть реальностью.

— …Ты меня соблазнил или изнасиловал? — Радмила провела вялой рукой по своему влажному лицу. Вроде бы ее лицо. Но почему оно такое… такое бархатистое?

— Все может быть. — Феликс ухмыльнулся, уткнувшись носом ей в шею.

— Что — может быть?

— Все.

— Не может быть!

— Что не может быть?

— Все.

Ипатов хмыкнул и укусил ее за мочку уха. Радмила взвизгнула. Ее руки обвились вокруг него, и через секунду уже Ипатов вскрикнул, укушенный за губу.

— Садистка!

— А ты маньяк, — не осталась в долгу Радмила.

Она еще не поняла, стоит ли ей возмущаться столь бесцеремонным лишением невинности, посередине ночи, в окружении свечей и без ее согласия. Но при ее активном участии.

Она замерла, прислушиваясь к себе. Ощущения были незнакомыми и приятными. Наверное, чересчур приятными. Как будто внутри у нее бились крылышками тысячи бабочек. Сгустки тепла текли по венам и разносились по всему телу.

Губы были непривычно припухшими, а подбородок саднил, натертый щетиной. Все было так ново!

Она откинула одеяло и приподнялась.

— Господи ты боже мой! — вырвалось у нее, когда она увидела большое пятно на простыне. — Крови-то сколько! Что ты со мной сделал, ирод?

Ипатов тоже поднялся и посмотрел на пятно. Выражение его лица стало довольным до безобразия:

— Дефлорировал.

— Мерзавец. — Радмила покосилась на свои бедра, испачканные той же субстанцией, что и простыни. — Дефлорировал так уж дефлорировал.

— Качественно.

Радмила снова откинулась на подушки и вдруг звонко расхохоталась:

— Эту простыночку мы твоему отцу покажем. Чтобы он другой диагноз поставил.

— Не понял. — Феликс подозрительно сощурился.

— Виталий Викторович как терапевт со стажем и большой практикой мне недавно диагноз поставил — абсолютная невинность. Предлагал полечиться.

— Да, папа у меня большой специалист в таких вопросах, — кивнул Феликс, уголки губ у него задрожали. — От пациенток отбоя нет.

Радмила снова зашлась в приступе хохота. Ей было так весело, так легко, как никогда в жизни. Впрочем, и в постели с мужчиной она никогда до этой ночи не лежала.

И черта с два она теперь мужчину из своей постели выпустит!

Этого мужчину.

«Это я. Там тоже я. И там была я. Как же много стало меня! Слишком много».

Радмила Туманова смотрела на баннеры, что проносились мимо, за стеклом троллейбуса. А еще были постеры, календари и листовки. Со всех них смотрели ее глаза.

В одно прекрасно утро город проснулся, и увидел их. Чудесные аквамариновые глаза феи, сияющие ярче звезд. Прозрачные, полные светлой жизни, искушающих искр и зовущей тайны. Они преследовали, они говорили с каждым о сокровенном.

Феликс Ипатов действительно гений. Он сотворил чудо. Он сделал не просто качественные коллажи, что тиражировались изо дня в день, красивые, но холодные, одинаковые в своей бездушности.

Нет, это были живые картины, яркие, пронзительные, дышащие, завораживающие, которые брали за душу и касались сердца. Они заставляли останавливаться и рассматривать себя, а после радостно вздыхать.

«Пусть мир смотрит в твои глаза».

Громкий рекламный слоган удивительно подходил к этим картинам. Он обещал чудесную сказку, и плевать, что у этой сказки название «ОптикЛайф».

Глаза. Глаза. Глаза.

Когда Радмила смотрела на сказочные картины Феликса со своими сияющими глазами, она не чувствовала радости. Ей казалось, что эти картины забрали частичку ее самой и выставили на всеобщее обозрение.

Она не говорила об этом Феликсу. Он бы не понял, наверное. Она первой увидела все еще на компьютере. Они вместе обсуждали, вместе пили за успешное завершение. И все это время Радмила жалела частичку себя, отданную всем-всем… кроме него .

ОН.

Как же так случилось, что ее жизнь замкнулась на нем? До него у нее был воздух, был свет, была воля. А сейчас остался только он .

Иногда ей становилось страшно от подобных мыслей. Она всегда считала себя разумной и холодной. А теперь сошла с ума и сгорала живьем.

Их отношения нельзя было назвать нормальными. Радмила никогда не знала, когда увидит его. Ее ключи по-прежнему были в его владении. Она могла вернуться с работы и застать Феликса у себя дома, чего-то стряпающим. Она могла проснуться посередине ночи от того, что он устраивался у нее под боком. А могла с вечера заснуть с ним, а проснуться утром — в полном одиночестве, и только Гликерия смотрела с тумбочки голубыми глазами кукольного ангела.

Он редко ей звонил, она ему — никогда. Она никому не говорила о Феликсе и была уверена, что он поступал точно так же. Они обитали в своем собственном мирке, где места хватало только для двоих.

И ей все время казалось, что все это неправильно, ошибка. Не может невзрачная библиотекарша с острыми коленками прельщать гения-созидателя красоты. Прельщать-то нечем. Разве только глазами, но для любви одних глаз мало.

А что требуется для любви?

О-о, если бы она знала ответ на этот вопрос! Тогда бы она не грызла ногти, теряясь в догадках и задыхаясь от предчувствий. И не смотрела бы часами в окно…

Все как всегда — неожиданно и нежданно. Она проснулась в пустой квартире, а на прикроватной тумбочке, у пухлых ножек Гликерии лежит открытка-приглашение, которой вечером здесь не было. И, как и следовало ожидать, никаких признаков Феликса.

Пришел и ушел.

Открытка приглашала на презентацию, которую устраивает фирма «ОптикЛайф» в рамках бурно развернувшейся рекламной кампании.

«Ишь ты, — Радмила помахала открыткой перед личиком Гликерии. — Презентация. Ни больше ни меньше. А я-то им зачем? Глазками своими похлопать? Видимо, мало хлопала перед объективом. — Она с завистью взглянула на восхитительное кукольное платье. — Везет тебе, Гликерия, ты вся из себя красивая. Вон платье у тебя какое. А у меня и платья-то нет, в котором на презентации появиться не стыдно. А в джинсах меня, наверное, не пустят, как глазками ни хлопай. Придется тратить гонорар на ненужные вещи».

И едва она произнесла эти слова, как раздался звонок в дверь. За дверьми стоял по-профессиональному улыбчивый сотрудник фирмы «Доставка на дом» с большой коробкой, обернутой золотой оберточной бумагой.

— Получите и распишитесь. — Улыбка курьера стала шире.

— Что там? — обескураженная Радмила с подозрением посмотрела на исполинскую упаковку.

— Не знаю. — Улыбка сотрудника уже грозила заползти ему за уши.

— Бомба? — предположила она, потирая подбородок.