Mara Palpatyne - Deus, ex-machina

Весь экипаж за исключением Эйден прильнул к окулярам, выискивая магниевую вспышку, но прошло полчаса, затем час – а никакой вспышки никто так и не заметил. Дит начал волноваться; его волнение передалось экипажу.

– А вдруг она без сознания? Как мы ее тогда найдем? – причитал канонир.

Эйден тоже разволновалась, но тут ей в голову пришло спасительное воспоминание.

– Как спасла жизнь?

– Очень просто. Помнишь, я рассказывала, как попала в бурю? В общем, оказалась я на крохотном островке. "Уху" был разбит вдребезги, при этом буря занесла меня бездна знает куда от маршрута, так что надежды на то, что меня найдут, не было никакой.

Тогда я решила, что, если уж пропадать, так лучше пропадать одной, а не с Лу. У меня, должно быть, было сотрясение мозга, я как-то не подумала, что уж Лу-то голодная смерть точно не грозит… Еще до того случая я имела возможность убедиться в том, насколько умные эти существа. Лу знала самые простые команды, вроде "ко мне" или "принеси" – могла принести два десятка разных предметов.

Я велела Лу улетать. У меня был брат, его звали Антей; через год он погиб на Границе. Мы с Лу бывали у него; вот я и велела ей лететь к Антею, а сама уселась в то, что осталось от кабины "Уху" и задремала.

Пока я спала, Лу успела слетать к Антею. Тот, заметив ее тревожное состояние, почувствовал, что со мной что-то не так, и пошел вслед за уху. В итоге ему пришлось взять каррак и отправиться на мои поиски, причем все это время Лу летела впереди, указывая дорогу…

Эйден подманила Лу; уху, почитавшая весталку вторым человеком в Ойкумене после Персефоны, послушно спланировала на плече Эйден.

– Можешь помочь нам найти Перси? – неуверенно спросила весталка, но Лу поняла девушку. Издав глухой мяв, уху взлетела и умчалась в направлении кормы. Через минуту Лу появилась перед фонарем кабины, словно приглашая фрегат следовать за ней.

И фрегат последовал туда, куда его вела уху. Лу то улетала вперед, становясь едва заметным пятнышком в серых сумерках Ойкумены, то возвращался к фрегату, безмолвно укоряя людей за медлительность. Вскоре прямо по курсу показался довольно крупный островок, сплошь поросший невысокими, но густыми зарослями. В этих карликовых джунглях терялись какие-то давно заброшенные руины. Более свежими элементами пейзажа были обломки аэроплана Персефоны, висящие поверх зеленого покрова островка, которые стали хорошо различимы, стоило фрегату приблизиться к островку.

Дит, дай ему волю, прямо сейчас сиганул бы вниз, но все же дождался приказа капитана. Но вот отданы якоря, и по кораблю разнесся довольный голос Язона:

– Кто хочет на берег? Ну что же, тогда сходят все… кроме Тристаны и Эйден.

– Это еще почему? – удивилась Трис; Эйден промолчала, но на ее отчетливо видно было удивление и разочарование, а то и обида.

– Кто-то должен остаться на корабле, – спокойно ответил Язон, – на случай внезапной атаки. А на берегу, простите, от вас будет толку меньше, чем от других. И вообще… с каких это пор приказы капитана обсуждаются?

Скрепя сердце, девушки вынуждены были признать, что Язон прав. Они провели остальных, смотрели, как один за другим их друзья спускаются вниз и исчезают в джунглях.

– Ну вот, все ушли, – сказал капитан. – Да не переживайте вы, девочки, жива Персефона.

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросила Трис.

– Я же говорил, что чувствую каждого из вас. Вот и ее чувствую. Спит она, бедняжка. Много сил потеряла. Но жива, слава Всемогущему Создателю.

Он зевнул.

– Думаю, и мне не вредно поспать. Сны… может быть, именно они и спасли меня когда-то от безумия…

Было тихо. Ровно настолько, насколько может быть тихо на борту фрегата, но привычные уже вздохи судовых конструкций и скрипы такелажа не отвлекали.

Они стояли рядом, так близко, как только возможно. Маленькие, но сильные руки Тристаны бережно держали хрупкие пальчики Эйден. Казалось, нет ничего более прекрасного – просто быть рядом, просто смотреть в прекрасные, любимые глаза возлюбленной, в глубинах которых живут отраженья твоих глаз…

Но древнее, как мир, чувство не знает остановки на полпути – оно ведет своих пленников сокровенными путями в край наслаждений, ведь наслаждения – назначенная самим Творцом награда за любовь и нежность.

И вот уже теплые губы вновь соприкасаются друг с другом, и самые простые прикосновения вызывают головокружение и заставляют уходить из-под ног неверную палубу. И руки, дотоле сдерживаемые робостью и приличиями, уже не могут остановиться в жадном стремлении обладать.

– Эйден… моя Эйден… моя любимая Эйден… – шепчет Тристана, наслаждаясь каждым словом, каждым звуком этих слов. Любовь и нежность Тристаны действуют на Эйден как волшебство – они превращают неуютную Ойкумену в рай, но не такой, о котором говорят жрецы – в чувственный, осязаемый и вполне понятный рай; а еще более приятно понимание, что теперь это навсегда, и что у них будет все, все то, что проклято Кодексами Храмов – но столь естественно и правильно. И столь желанно.

– Трис… я люблю тебя, очень люблю…

А потом Тристана, повинуясь неудержимому желанию, легко расстегивает своими ловкими пальцами хитроумные застежки одеяний весталки. На миг Эйден становится стыдно:

– А если наши вернутся?

– Не вернутся, любимая, доверься мне.

– А Язон?

– Язон спит, счастье мое. Мы одни с тобой, – говорит Трис. Ей все еще сложно выражать свои чувства словами, потому ее слова кажутся слишком неуклюжими. Но эта неуклюжесть слов не значит ничего по сравнению с всепобеждающей искренностью чувств.

В глазах Тристаны вспыхивают никогда не виденные ею звезды:

– Мы одни с тобой. На целом свете, во всей Ойкумене, во всей вселенной нет больше никого – лишь мы с тобой, любимая…

И Эйден не может не верить ей, потому что-то, что случится в следующие минуты действительно важнее и прекраснее всего, что было, есть и будет в Ойкумене. Ведь что может быть прекраснее счастья любить и быть любимой, обладать и принадлежать, дарить нежность и наслаждаться нежностью возлюбленной?

Они едва успели выйти из состоянья блаженной неги, прежде чем на борту появились остальные члены экипажа. Дит держал Персефону на руках, не выпуская ее ни на минуту; все же, появившись на борту корабля, Перси все-таки встала на ноги, опираясь о канонира. Эйден тут же бросилась обнимать ее, впрочем, аккуратно, чтобы не причинить боль. Тристана стояла поодаль, любуясь весталкой. Как ни странно, она чувствовала какое-то странное смущение; ей казалось, что все прибывшие знают, что произошло на борту в их отсутствие.