Розамунда Пилчер - Сладкие объятия

— Мы должны думать не только о себе. Мы должны думать и о нем — Джордже Дайере, независимо от того, отец он тебе или нет.

— Я не понимаю.

— После многих лет он устроил свою жизнь. И эту жизнь он выбрал сам, по доброй воле. Если он хотел создать семью и заиметь жену и сыновей… и дочерей… он уже это сделал…

— Ты хочешь сказать, что он не захотел бы меня знать? Что он не захотел бы, чтобы я его разыскала?

Родни был шокирован.

— Ты ведь не собираешься пойти на такое?

— Для меня это так важно. Мы могли бы полететь в Сан-Антонио.

— Мы?

— Я хочу, чтобы ты полетел со мной. Пожалуйста.

— И речи быть не может. К тому же мне нужно поехать в Борнмут, я тебе говорил, и меня не будет дня три-четыре.

— А миссис Уестман не может подождать?

— Конечно нет.

— Я просто хочу, чтобы ты был со мной. Помоги мне, Родни.

Родни понял ее просьбу неправильно. Он думал, что она говорит: «Помоги мне» — в практическом смысле. Помоги мне купить билет на самолет, помоги мне сесть в самолет, помоги мне на таможне, найди мне такси и носильщиков. Она никогда в жизни одна никуда не ездила, и он даже и не сомневался, что она и пробовать не станет. Он уклонился от ее просьбы, очаровательно ей улыбнувшись, взял ее за руку и сказал успокаивающим тоном:

— К чему так торопиться? Будь терпеливой. Я знаю, ты возбуждена подозрением, что вдруг твой отец жив. Я также понимаю, что в твоей жизни всегда была какая-то пустота. Я надеялся, что смогу ее заполнить. — Он говорил очень благородно.

— Дело не в этом, Родни…

— Но видишь ли, мы ничего не знаем о Джордже Дайере. Разве не следует провести небольшое тихое расследование, прежде чем предпринять шаги, о которых мы можем потом пожалеть? — Он говорил как король.

— Я родилась после того, как он пропал без вести. Он даже не знает о моем существовании.

— Вот именно! — Родни рискнул немного надавить. — Знаешь, Селина, есть старая и очень верная поговорка: не буди спящего тигра.

— Для меня он не тигр. Я просто думаю, а вдруг он жив, и он единственный человек, который мне был нужен больше, чем кто-либо иной, всю жизнь.

Родни колебался между чувством обиды и злости.

— Ты говоришь как ребенок.

— Это как монетка. У монетки две стороны — орел и решка. У меня тоже две стороны. Брюс и Доусон. Селина Доусон. Вот как меня зовут на самом деле. Вот кто я. — Она улыбнулась Родни, и в отчаянии он подумал, что такой улыбки он раньше не видел. — Ты любишь Селину Доусон так же, как и Селину Брюс?

Он все еще держал фотографию ее отца. Она забрала у него фотографию и пошла положить ее в сумочку.

Родни произнес, немного запоздав с ответом:

— Да, конечно люблю.

Селина закрыла сумочку и положила ее на место. — Ну а теперь, — сказала она, оправляя юбку, как будто собиралась начать выступление, — не пора ли нам измерить пол?

Аэропорт Барселоны предстал в бледном утреннем свете, весь покрытый лужами после грозы, которая преследовала самолет в течение всего перелета через Пиренеи. Слабый ветер дул с гор, служащие аэропорта пропахли чесноком, а на лавках и стульях все еще спали, завернувшись в пальто и подстилки, люди с мешками под глазами и синими подбородками, что говорило о долгих часах ожидания. Ночь была тяжелой. Рейсы из Рима и Пальмы отменили. Рейсы из Мадрида задерживались.

Селина, еще испытывая недомогание после полета, прошла через крутящиеся стеклянные двери и стояла, гадая, что делать дальше. У нее был прямой билет до Сан-Антонио, но ей нужно было получить новый посадочный талон. У стойки усталый чиновник взвешивал чей-то багаж, поэтому она подошла и с надеждой встала перед ним, наконец он взглянул, и она спросила:

— Вы говорите по-английски?

— Si [1] Да (исп.). (Здесь и далее примеч. перев.) .

— У меня билет до Сан-Антонио.

Без всякого выражения он протянул руку, вырвал нужный листок из билета, написал посадочный талон, вложил талон в билет и вернул его.

— Спасибо. Когда вылетает самолет?

— В половине восьмого.

— А мой багаж?

— Он зарегистрирован прямо до Сан-Антонио.

— А таможенный контроль?

— Таможенный контроль в Сан-Антонио.

— Понятно. Большое спасибо. — Но ее тщетные попытки вызвать улыбку не увенчались успехом. Мужчина провел трудную ночь и был не в настроении для любезностей.

Она отошла и присела. Ее ломило от усталости, но она слишком нервничала и поэтому не хотела спать. Самолет вылетел из лондонского аэропорта в два ночи, и она сидела, уставившись в темноту и говоря себе, что все должно идти своим чередом. Барселона. Сан-Антонио. Таможенный и паспортный контроль и багаж. Потом такси. Такси будет не трудно найти. А затем Кала-Фуэрте. Кала-Фуэрте не может быть большим городом. «Где живет англичанин, Джордж Дайер?» — спросит она, и они укажут ей путь к «Каза Барко», и там она его и найдет.

Гроза обрушилась на них, когда они пролетали над Пиренеями. Капитан предупредил их, и они все проснулись и пристегнулись ремнями. Самолет накренялся и вибрировал, поднимался выше и снова накренялся. Некоторым пассажирам стало плохо. Селина, закрыв глаза, усилием воли сдерживалась, хотя и была на волоске от «морской болезни».

Когда они стали снижаться на подлете к Барселоне, ударила молния, и казалось, что у кончиков крыльев развеваются флаги. Вынырнув из туч, они попали в дождь, а когда садились в Барселоне, с грохотом преодолевая встречный ветер, взлетная полоса оказалась затопленной, а в лужах отражались взлетно-посадочные огни. Колеса коснулись бетонной полосы, вокруг них выросли водяные крылья, и все издали громкий возглас облегчения, когда самолет наконец-то замер и моторы затихли.

Странно было знать, что ее никто не встречает. Должен бы быть водитель, шофер в форме, в большой теплой машине. Или Агнес, суетливо поправляющая коврики. Должен бы быть кто-то, кто разыщет ее багаж и разберется с чиновниками. Но никого не было. Это Испания: Барселона в шесть часов мартовского утра, и не было никого, кроме Селины.

Когда стрелки часов подползли к семи, она пошла в бар выпить чашку кофе, рассчитавшись несколькими песетами, взять которые с собой ее уговорил рассудительный служащий банка. Кофе был не очень хороший, но приятно горячий, и она сидела, попивая кофе и разглядывая свое отражение в зеркале за баром. На ней было коричневое шерстяное платье, пальто цвета овсянки и шелковая косынка, съехавшая с головы. «Дорожная одежда» — как говорила миссис Брюс. У нее была идея фикс в отношении дорожной одежды. Одежда из шерсти удобна и не мнется, а сверху всегда должно быть пальто. Туфли должны быть легкими, но достаточно жесткими для длительных переходов по продуваемым ветром аэропортам, ручная сумка большой и вместительной. Автоматически, даже в драматические моменты жизни, Селина следовала этому прекрасному и неизменному совету. И не то чтобы он помогал. Она все равно выглядела растрепанной и чувствовала себя измотанной. Она боялась летать, а то, что вы одеваетесь как опытный путешественник, еще не значит, что вы таковым и являетесь, как и не развеивает убеждения, что вы либо разобьетесь в авиационной катастрофе, либо потеряете паспорт.