Элен Алекс - Другая жизнь

Камилла вздрогнула не по тексту.

— Что он такое там говорит? — тихо спросил Джек Марлин Джеффа Дармера.

Зрители, наблюдавшие за этой сценой, раскрыли рты.

— Понятия не имею, о чем идет речь, — сказал Джефф Дармер Джеку Марлину, — может быть, он получил с утра пораньше новые указания от Эйба Робинсона?

И они посмотрели в сторону Эйба Робинсона. Но тот и сам стоял, раскрыв рот.

Камилла не знала, что ей делать, таких слов в тексте не было, но Эйб Робинсон старался не останавливать подобные сцены. Он давал своим актерам полную свободу говорить все, что приходит им на ум в процессе съемок, а уже во время монтажа усиленно соображал, что ему делать со всем этим материалом.

Камилла придумала: промолчать. На это Даг Хауэр улыбнулся ей своей умопомрачительной улыбкой и подмигнул.

— Твое предназначение — быть такой, какая ты есть, — сказал Даг Хауэр Камилле не по тексту, — всегда поступай по велению своего сердца. Только так ты сможешь не проиграть и саму себя, и свое счастье, и свое солнце, и свою жизнь.

Камилла откинулась на спинку стула и надела темные очки. Сцену сняли, Эйб Робинсон остался доволен непредвиденными отклонениями от сценария. Он и сам всегда любил делать и говорить не то, что полагалось, и любил, когда это делали другие люди.

Было через день и еще одно отклонение от нормы. Алекс Мартин и Камилла случайно столкнулись друг с другом во время перерыва. Все родственники Камиллы, один за другим, едва не попадали в обморок от ужаса и от такого произвола.

Дедушка Ичи вскочил со своего места и грозно засверкал очами. Роландо и Цезаро тоже вскочили со своих мест и тоже грозно засверкали очами. Если бы здесь еще был и жених Артуро, он бы тоже с большим удовольствием и вскочил, и засверкал, но его, к счастью, здесь не было.

А Алекс Мартин и Камилла столкнулись совсем нечаянно. Просто они, как обычно, совершенно не смотрели в сторону друг друга, каждый шел по своим делам. И совершенно случайно каждый из них вдруг появился на дороге другого.

И оба они остались совершенно недовольными этим непредвиденным столкновением. Это было видно и всей съемочной группе, и всему техническому персоналу.

И Камилла что-то сказала Алексу Мартину на каком-то непонятном языке. И Алекс Мартин тоже сказал что-то Камилле на каком-то непонятном языке. После чего они оба спокойно разошлись в разные стороны.

Дедушка Ичи стал злобно смотреть на Эйба Робинсона и Джеффа Дармера.

— Ну уж извините, — вежливо раскланялись перед дедушкой Ичи Эйб Робинсон и Джефф Дармер, — все это произошло не на съемочной площадке, а потому лично мы не должны нести за случившееся никакой ответственности.

Тогда дедушка Ичи стал гневно смотреть на Роландо и Цезаро.

— Меня два инфаркта хватят, — сообщил всем окружающим дедушка Ичи, — пока они снимут этот свой ужасный фильм.

— Ну что вы, — успокоили дедушку Ичи окружающие, — вам, в вашем солидном возрасте, и одного инфаркта будет вполне достаточно.

Когда же дедушку Ичи немного успокоили, все стали спрашивать друг друга о том, что же сказали друг другу Алекс Мартин и Камилла.

— Даже не пытайтесь угадать, — сказал всем дедушка Ичи.

— Это почему же? — удивились окружающие.

— Потому что они говорили на ноуатле, — сказал дедушка Ичи.

— А что это такое — ноуатль? — сказали окружающие.

— Ноуатль, — сказал дедушка Ичи, — это классический ацтекский язык.

— Да ну, — сказали окружающие, — что, и Алекс Мартин тоже сейчас говорил на этом самом ноуатле?

— Да, — сказал дедушка Ичи, — он тоже говорил на ноуатле.

— И что же они друг другу сказали?

— Ничего особенного, — сказал дедушка Ичи, — она назвала его камнем, а он ее — курицей.

— Да что вы говорите! — удивились окружающие.

Но больше всех были потрясены Эйб Робинсон и Джефф Дармер.

— Он что, сегодня ночью был в библиотеке? — спросил Эйб Робинсон у Джеффа Дармера.

— Ну мы же с тобой обещали друг другу, что сделаем из него человека, — сказал Джефф Дармер Эйбу Робинсону.

А Алекс Мартин действительно сильно изменился, Дора Мартин это ясно видела. Он приезжал со съемок серьезный, отдаленный, уставший и задумчивый.

Дора Мартин подавала ему горячий ужин к телевизору и сама открывала несколько банок пива. Но Алекс Мартин, бывало, порой так увлекался либо какой-нибудь политической телепередачей либо серьезным художественным фильмом, что даже о любимом пиве напрочь забывал.

Дора Мартин теперь ходила по дому, поджав губы, наблюдала за мужем из каждого угла и беспрерывно жаловалась кому-нибудь по телефону.

— Раньше ему было на все наплевать, — говорила Дора Мартин в телефонную трубку, — а теперь он о чем-то постоянно размышляет. Нет, — сердилась Дора Мартин на кого-то, — это твой муж пусть постоянно о чем-то размышляет, а мой мне нужен именно таким, каким он был всегда до этого: пустым, немногословным, незаинтересованным и неинтересным.

Словом, у Алекса Мартина, казалось, теперь появилась своя внутренняя жизнь. И это было заметно и удивительно всем, кто знал его раньше.

Это было удивительно и его родителям, и родителям его толстой жены Доры Мартин. Это было удивительно и его немногочисленным приятелям, с которыми он, бывало, пропускал по вечерам несколько глотков чего-нибудь покрепче в ближайшем баре.

Это было удивительно и толстому директору фирмы по перевозке мебели в пределах города, который пару раз тоже появился на киностудии для разрешения некоторых вопросов насчет рекламы своей фирмы.

— Бог мой, это и есть мой работник Алекс Мартин? — удивился толстый директор.

— Вы от него так отвыкли, что уже не узнаете? — поинтересовался Эйб Робинсон.

— Его-то я узнаю, — обиделся толстый директор, — просто он стал каким-то другим, — пояснил он.

— И чем же это он так изменился? — спросил Джефф Дармер.

— У него какой-то свет в глазах появился, — пояснил толстый директор.

Эйб Робинсон и Джефф Дармер остались очень довольны этим пояснением.

Родители Доры Мартин тоже кое-что сказали Доре Мартин.

— Не надо было ему разрешать сниматься в фильме, да и вообще связываться с киностудией, — сказали родители Доре.

— Откуда же я могла знать, что это произведет на него такое впечатление? — расстраивалась Дора Мартин.

— Тебе нужно было это предвидеть, — сказали умные родители безутешной Доре, — кино — это целый мир, который отличается от реального мира тем, что он гораздо интереснее, притягательнее и увлекательнее, чем наш обыкновенный реальный мир.

— Но я не думала, что он тоже это заметит, — сказала Дора Мартин.

— Этот мир трудно не заметить, — сказали Доре Мартин ее умные родители.

И Дора Мартин уселась в мягкое домашнее кресло, чтобы все обдумать, оценить и переосмыслить. Толстой Доре Мартин надо было что-то немедленно предпринять, чтоб ее ненаглядный Алекс Мартин вновь перестал замечать, что жизнь прекрасна и удивительна, единственна и неповторима.