Мария Бушуева - Модельерша

Я люблю лица людей в те минуты, когда они занимаются своим любимым делом — копаются в саду, чертят — неважно, какое дело…

Я люблю музыку. Всякую. Подходящую под мое настроение.

Я люблю небо в любую погоду…

…ну, ладно, сказала она, вдруг поскучнев, тут еще страшно долго: от архитектуры до капель дождя, плывущих по стеклу веранды…

Откровенно говоря, я не поняла, что произошло: то ли я как-то недостаточно чутко слушала ее, то ли дальше на листочке было записано нечто такое, что она решила утаить.

Она поднялась со скамейки. На земле качнулась ее тень. Листва под ногами шуршала. Если мы сейчас расстанемся, подумала я, опять увидимся через сто лет. И вспомнила о знакомом моей сестры.

— Слушай, — проговорила я поспешно и тревожно, — у меня, то есть больше не у меня, а у Иришки, есть один знакомый, он охотник, поехали завтра к нему в гости?

Она носком туфли подцепила листок — и подбросила. Он упал рядом со своей черной тенью.

— Пожалуй.

— Во сколько? — загоревшись, я торопилась назначить точное время, чтобы, не дай Бог, она не передумала.

— Как ты.

— В четыре. Нормально?

— Да.

— У метро «Студенческая».

— Ирочка, ты мне нужна, — позвонила, придя домой, я своей сестре, — завтра я хочу познакомить Наталью с твоим Игорем. Прошу тебя, поедем с нами.

— Я не могу, — заломалась Ирка, — у меня Шурик… и вообще…

— Ирина! — вскричала я.

— Не могу!

— Ты что, ревнуешь? — я надавила на больную мозоль.

— Я?! — она захохотала, как оперная примадонна. — Я?!

— Иришек, ну, поехали, он же все-таки твой знакомый, а не мой?

— Поезжай с ней одна, — уперлась она, — а я ему позвоню, ты ведь помнишь, как дойти: до площади, а там до загса — и повернуть. Второй дом, номер семь с какой-то дробью, шестьдесят шестая квартира.

— Как ты считаешь, они понравятся друг другу?

— Гм. — Я поняла, что сестра, настраиваясь на длинный разговор, закуривает.

— Брось курить, грымза, — приказала я беззлобно.

— М-м-м. — Не тут-то было! Ирка явно уже дымила вовсю.

— Я так считаю, что она должна ему понравиться.

— Если он ей понравится, она — несомненно! — выдала Иришка многозначительно. — Ой! — пискнула она. — Что-то сердце кольнуло.

— Я тебе говорю, собака, брось курить! хоть ты и дура, но ведь сестра — мамашки вместе по лужку прыгали, одну соску грызли!

— …В общем, посмотришь ее в деле, — пропустив мои нравоучения, сказала Ирка, — обещаю, эт-то интересно, хотя Игорь, разумеется, не фонтан. Правда бабла у него сейчас полно, купил себе еще одну квартиру… Ой, тут Шурик пришел, — детским голоском залепетала она, — пора кормить. — И прибавила грубо: — Ты же знаешь, как он лопает — легче задавить.

— Привет, — сказала я, — чао какао.

Нет, Наталья никогда бы не смогла так убого жить: борщ, котлеты, хоккей по телегадюшнику и много элементарного секса, как выражается сама Иришка. Карие очи, черные брови.

— Я в детстве услышу, что кто-то был на Днепре, Днепр, где это? И сердце замирает. «Пахнет клевером летняя ночь, дверь открыла в поля проводница, за Днепром полыхает зарница, что еще тебе может помочь?» Словно когда-то жила там, уехала, разлучилась, а так тянет, тянет туда… Мне обязательно нужно что-нибудь такое, чтобы влюбиться…

По осенней асфальтированной дорожке шли мы к дому Игоря. Я не очень понимала Натальины чувства. Она просто фантазерка, вот и все.

— А Игорю, между прочим, сорок четыре, — сказала я, — старый?

— Меня возраст не волнует, — она вдруг хохотнула, точно ведьмочка в фильме, — был бы человек хороший!

У подъезда кирпичного, темно-красного дома сидел пергаментный дед.

— Сейчас спросит — вы к кому?

— Он же не бабка, — попробовала я возразить, но весьма неуверенно, потому что дед, опираясь на палку восковыми ладонями, уже вставал со скамейки, вглядываясь прямо в наши лица. Голос его прозвучал резко, как пилорама: «Вы, простите, девушки, к кому?» Я глянула на Наталью. Она улыбнулась деду одной из своих обаятельнейших улыбок: у нее имелась целая коллекция таких ключиков к человеческим сердцам, в коллекции были улыбки простые, открытые, улыбочки милые, легкие, иногда ее улыбающиеся губы мягко приказывали, а порой таили тайное обещание…

— Вы не к Николаю?

— Мы не к Николаю.

— А то Николая-то нету, утром уехал.

А что, поднимаясь по лестнице, лопотала Наталья, я легко могу представить, что в этом доме живу, деда, наверное, зовут каким-нибудь диковинным именем — Поликарп Феофанович, Феофан Фабианович, внук его, Колька, конечно, влюбится в меня, потому что Игорь, он Игорь, да? не Андрей, а точно Игорь? потому что он для Кольки авторитет, ну, как же — охотник! и порой Колька будет бегать для меня за хлебом, бом! нет, мне положительно нравится этот подъезд!..

— Наташка, ты — ребенок! — Я поднималась за ней. — Совершенно стандартный тупой подъезд, бледно-желтые стены, как в санатории для пенсионеров, миллионы таких домов, таких лестниц, хорошо хоть ступеньки не корявые, чем он может нравиться? Какой этаж? Наверное, пятый! И перила зеленые — дурость. Чистый он, правда, краска на стенах ровно лежит, слов неприличных никто не нацарапал…

И вдруг я почувствовала, что и мне нравится этот подъезд!

— Ну, вот, кажется, мы и пришли, ты говоришь, шестьдесят шестая?

— А Игорь будет через десять минут, — сообщила нам девица в шароварчиках и сетчатой маечке на голое тело, — он ушел провожать Алину.

Девица изгибалась и колыхалась, словно дымок из бутылки.

Дочь капитана Джанэй, шепнула мне Наталья, помнишь, в лагере пели? Ага, была такая песенка: «Дочь капитана Джанэй, вся извиваясь как змей, среди матросов-воров танцует танго цветов».

Девица как-то неспокойно глянула на нас, провела в комнату, сама села на диван, скрестив по-турецки ноги, но лишь сели и мы, на очень неудобные венские стулья, вдруг поспешно встала — ах, я должна позвонить! проколыхалась от стены к стене вдоль узкого коридорчика — я тут же испарилась. Глухо ухнула, как пробка, ударом всаженная на место, входная дверь.

— Непоследовательная какая-то особа, — сказала я.

Наталья встала и начала расхаживать по комнате. Эге, эге, говорила она, кассета, если ее поставить, на ней окажется какая-нибудь бардовская классика — Высоцкий или Галич, клянусь.

— Включи!

— Нет, неудобно.

Квартира была двухкомнатная, но дверь во вторую комнату была закрыта плотно, видимо, на ключ. Я обратила на эту детальку внимание Натальи.

— Не доверяет Игорь своему гарему! — Она засмеялась.

— Сомнительный дух в гареме, наверное!

А вот, гляди, балкон, размышляла она, продолжая расхаживать по дому, как Татьяна Ларина в отсутствие Онегина, что на балконе, интересно? ой! Она позвала меня. Смотри, собака!