Барбара Картленд - Люби меня вечно

— Хотела бы я точно объяснить то, что чувствую, — вздохнула Эме, — но никак не могу найти подходящие слова. Мама тоже не может объяснить свое ощущение опасности. Но угроза существует, монсеньер!

— Долго еще вы собираетесь называть меня «монсеньер»? — спросил герцог. — У меня ведь есть и другое имя!

— Для меня вы навсегда останетесь монсеньером. Почему-то очень трудно выговорить «Себастьян». Может быть, это потому, что я вас очень уважаю. Вы кажетесь мне таким умным, достойным человеком, рядом с которым я должна вести себя очень скромно.

— Моя дорогая, смешная, любимая! — прошептал герцог, прижав девушку к груди. — Я так серьезно с тобой разговариваю, а ведь ты дитя по сравнению со мной. Но мое счастье ты держишь в своих руках, мое сердце принадлежит тебе, все, что я прошу у жизни, — это возможность обнимать тебя, целовать твои губы!

Охваченный страстью, он стал целовать ее глаза, волосы, шею, губы, чувствуя, как в ответ трепещет и тянется ему навстречу все существо девушки.

— Монсеньер, умоляю! — выдохнула Эме.

— Милая, я напугал тебя? — спросил герцог, тяжело, прерывисто дыша. Глаза его потемнели от возбуждения. Но Эме снова прижалась к нему, и он крепко обнял ее, стараясь быть нежнее и мягче.

Потом они снова бродили по аллеям и лужайкам старого парка и вышли к лесу, где тек ручей и был устроен небольшой грот. Искусно вырубленный в камне, он представлял собой нишу, в которой стояла статуя мадонны, умело выточенная из дерева и с течением времени не потерявшая своей прелести. У ног девы Марии лежали свежие цветы, а в глубине грота горела свеча, защищенная от ветра куском стекла.

Совершенно естественным движением Эме опустилась перед статуей на колени и начала молиться. Герцог молча стоял рядом.

— Мне кажется, — сказала девушка, вставая с колен, — что сегодня в этом саду небеса благословили наш союз: ведь мы случайно вышли к часовне святой девы. — Потом Эме взглянула на небо.

— Уже поздно, монсеньер. Я не хочу сегодня видеть ни леди Изабеллу, ни месье Гуго. Я очень люблю их обоих, но пусть сегодняшний день и вечер полностью принадлежат нам.

— Пойдемте в дом, завтра нам предстоит дальний путь, а вы очень устали.

— Нет, что вы! Я вовсе не устала! Я счастлива! Все мое существо поет от блаженства, от этого чудесного сознания любви!

Они медленно направились к дому. Возле двери Эме остановилась и обвила руками шею возлюбленного.

— Ну скажите же еще раз, что любите меня, монсеньер! Скажите, что будете любить меня вечно!

— Обещаю любить тебя всю жизнь, — ответил герцог. — Но если существует что-то и после жизни, я буду любить тебя вечно. Ты моя, Эме! Я никогда не отпущу тебя!

— Ваша навеки, монсеньер! Люблю вас — сейчас и навсегда!

Она наклонила к себе его голову, чтобы губами достать его губы, и не отпускала долго-долго. А потом вдруг сразу выскользнула из его рук, вошла в дом и закрыла за собой дверь, оставив его одного в саду.

Он слышал, как примерно час спустя приехали Изабелла и Гуго, а потом заснул с улыбкой на губах, чувствуя себя по-мальчишески счастливым.

Проснувшись утром, он сразу подумал, что теперь одна из самых трудных его задач — не дать девушке разочароваться в жизни, которую ей предстоит вести, став его женой.

— Она так верит в меня! Я просто не имею права ее разочаровать!

Неожиданно герцог обнаружил, что произнес эти слова вслух.

На сей раз он окончательно проснулся и, взглянув на часы, с удивлением увидел, что уже девять.

Позвонив, он вызвал камердинера. Долтон явился через несколько минут с кувшином горячей воды для бритья.

— Приготовьте ванну, я сейчас встану.

Приняв ванну и одевшись с необычайной тщательностью, герцог взглянул в зеркало, сам удивившись своему порыву.

— Немедленно прикажите подать мой экипаж, Долтон, — распорядился он. — Если мадемуазель Эме готова, мы выедем сейчас же, а вы можете последовать за нами в другом экипаже. Я полагаю, месье Гуго распорядился насчет багажа.

— Экипаж... вашей светлости?.. — переспросил Долтон. — Но... Ваша светлость... Ваш экипаж... уехал!

— Куда уехал? О чем вы говорите?

— Я думал, что ваша светлость отменили все распоряжения, — пробормотал камердинер. — Рано утром экипаж взяла мадемуазель Эме. Подразумевалось, что это происходит с ведома вашей светлости.

Герцог застыл от неожиданности.

— Мадемуазель Эме уехала сегодня утром? — недоуменно повторил он.

— Да, ваша светлость, именно так, примерно в четыре. Она прислала ко мне свою горничную, передала, что экипаж должен быть готов немедленно, но, чтобы не разбудить леди Изабеллу, она пройдет к конюшне и сядет в него там. Выполняя приказ мадемуазель, я понятия не имел, что делаю что-то не так.

— Она отправилась одна, без горничной?

— Да, ваше сиятельство.

— Пришлите горничную ко мне.

— Хорошо, ваша светлость.

Озадаченный и несчастный, Долтон вышел из комнаты и через несколько секунд вернулся вместе с Нинетт, шустрой молоденькой француженкой, которой Изабелла поручила прислуживать Эме. Девушка была очень молода и явно боялась герцога. Она присела в реверансе, а потом стояла, опустив глаза и нервно теребя уголок передника.

— Насколько я понимаю, ваша госпожа покинула дом ранним утром?

— Да, ваша светлость.

— А она не сказала, куда направляется?

— Нет, ваша светлость.

— Расскажите подробно, что произошло.

— Вчера вечером я ждала, чтобы помочь мадемуазель раздеться. Она сняла платье и сказала:

— Возьми мои часы, Нинетт, и приходи за мной ровно в четыре.

— Я сделала так, как велела мадемуазель. Когда я пришла, она извинилась за то, что не дала мне спать. Она всегда была очень добра.

— Да-да, — нетерпеливо подтвердил герцог, — продолжайте!

— Она послала меня за месье Долтоном, а когда он пришел, отправила спать.

— Это все?

— Она сказала, что, когда вы утром спросите о ней, я должна передать вам вот это.

Все еще трепеща от страха, девушка достала из кармана передника письмо.

Герцог взял письмо из ее дрожащих пальцев и отпустил горничную.

— Вы свободны, — резко произнес он.

Нинетт и Долтон направились к двери, но герцог спросил:

— Что было надето на мадемуазель, когда она уезжала из дома?

— Черный плащ, ваша светлость, — ответила Нинетт, — а под ним — белое платье. Я никогда не видела их раньше.

Герцог присел к туалетному столу, глядя на запечатанное письмо. Лишь через несколько секунд он сломал печать. Буквы плясали перед его глазами. Усилием воли он заставил себя прочитать письмо.

Монсеньер, я люблю вас. Вы это знаете, и все же я должна повторить это снова и снова, чтобы вы ни на минуту не усомнились: я вас люблю. И именно потому, что я так глубоко люблю вас, а вы любите меня, я знаю, что своим счастьем мы не должны приносить страдания другим.