Дениз Робинс - Сладкая горечь

— Ты сказал, что любишь меня больше жизни, так что прошу тебя по-прежнему считать меня своей будущей женой.

— Но почему, объясни, почему?

— Потому что я ни при каких обстоятельствах не откажусь от слова, данного тебе. Сегодня днем я просила тебя жениться на мне и снова прошу о том же.

Арман почувствовал слабость и томление, которые никоим образом не были связаны с любовными переживаниями.

— Но почему, сердце мое? — прошептал он. — Ты все еще сомневаешься в нем?

— Возможно, и так… Немного. Разумеется, теперь я знаю, что он мне писал. Но могут ли между нами восстановиться прежняя любовь и полное доверие? Едва ли. Я не хочу, чтобы ты прошел через то, что довелось вытерпеть мне за эти месяцы… Ни за что. Во мне уже посеяны семена сомнения, их нельзя вырвать в одно мгновение, и кроме того, я к тебе очень привязана, мой Арман. Ты мой самый близкий друг. Мне не хотелось бы причинить тебе боль.

— Но я ни за что на это не пойду, если ты делаешь это только из жалости.

— Перестань спорить, — устало попросила Рейн, — если я тебе еще небезразлична, бери меня в жены такую, какая я есть. Теперь я уже ни за что не выйду замуж за Клиффорда, говорю тебе твердо.

Арман открыл было рот, чтобы выразить протест, но передумал. Его охватило огромное облегчение от того, что Рейн отказалась принять свободу, которую он ей предоставлял, но в то же время он не был до конца уверен, что она отдает отчет своим действиям. К тому же ему казалось, что он не имеет права принимать ее предложение сейчас, в такой момент. Все было безнадежно испорчено. Этот англичанин — черт бы его побрал! — приехал в Канделлу и все, все испортил.

— Идем ужинать, Арман, — позвала Рейн.

На секунду он положил руку ей на плечо. Смуглая гладкая кожа показалась ему ледяной.

— О Рейн, давай не будем принимать поспешных решений. Нам все нужно обдумать. Все произошло так неожиданно…

Слабая улыбка пробилась через ледяную холодность ее лица, и она протянула ему руку.

— Дорогой Арман, идем, не будем задерживать ужин.

— А что ты скажешь бабушке? — шепнул он ей на ухо.

— Ничего не скажу — пока, — шепнула она в ответ.

Старуха и девушка встретились лицом к лицу в освещенной свечами зале, наполненной благоуханием малиновых роз и блеском роскошного старинного серебра. Герцогиня опустилась на стул с высокой резной спинкой во главе стола и бросила нервный взгляд на внучку, та же спокойно села рядом с ней.

— Итак, где ты была, Рейн?

Рейн посмотрела прямо в темные выразительные глаза бабушки и выдержала ее взгляд не моргнув. Адрианна де Шаньи потупилась. После этого Рейн холодно ответила:

— Клиффорд Калвер приезжал из Лондона повидаться со мной. Мы с ним покатались на машине.

Герцогиня сглотнула. На лбу у Армана выступил пот. Он совершенно не понимал сегодня поведения Рейн. Ясно было только одно: она во власти бурных эмоций, но изо всех сил старается сдерживать их. «Какая ирония, — думал он, — что мадам герцогиня вынуждена видеть в собственной плоти и крови соперницу не менее грозную, чем она сама. Потому что Адрианна де Шаньи никогда и никому не простила бы предательства». Ему стало жаль старую даму. Она ведь искренне любила свою девочку и хотела сделать все для ее блага, и тем не менее, действия ее можно было расценить как предательство.

Элен подала к столу черепаховый суп в бело-золотой супнице и вино. Бледность лица герцогини была заметна даже под слоем румян, аккуратно наложенных на высокие скулы. Правая рука, поблескивавшая бриллиантами, слегка дрожала, когда она подняла бокал.

— Это все, что ты хотела мне сказать, Рейн?

Девушка ответила тем же ледяным ровным тоном;

— Это все.

Герцогиня облизнула пересохшие губы. Она поняла, что Рейн все знает, но не хочет сейчас об этом говорить. И это молчание действовало на Адрианну де Шаньи гораздо сильнее, чем если бы внучка откровенно во всем ее обличила. Потому что бурный гнев — порождение любви, а молчаливая холодность присуща ненависти. Она не смогла бы пережить, если бы ее драгоценная внучка возненавидела ее. «Бог мой, — думала старая женщина, — ну почему со мной сейчас нет Розы, которая могла бы меня поддержать? Конечно, я была не права, я поступила дурно, но почему я должна расплачиваться за все одна?» Рука ее дрожала так сильно, что на скатерть упали несколько капель вина. К тому же она изнывала от жгучего любопытства — ей не терпелось узнать, что произошло между Рейн и тем англичанином. Ее единственным утешением было знать, что, несмотря на все, девочка выйдет замуж за Армана. Иначе они бы не сидели здесь за столом все вместе, не так ли?

Дрогнувшим голосом герцогиня провозгласила:

— Я хочу поднять этот бокал за вас, дети мои. За твое счастье, моя маленькая Рейн, и за ваше, мой дорогой Арман.

Рейн тоже подняла свой бокал, но Арман, взглянув ей в лицо, увидел сомнение в больших серых глазах, которое пробивалось сквозь ледяное спокойствие, — и вдруг вскочил на ноги.

— Умоляю простить меня, — хрипло проговорил он. — Мадам герцогиня, с вашего позволения… Рейн… ради всего святого, покончим с этим…

Но тут он осекся — бокал вдруг выскользнул из пальцев герцогини и старая дама с тихим стоном повалилась на стол. Хрусталь разлетелся вдребезги. Вино разлилось по скатерти, словно кровь. Рейн завизжала, и в ее крике не было и следа ненависти, только мучительный страх:

— Бабушка! Бабушка!

Арман бросился к герцогине. В столовую вбежала Элен, за ней по пятам спешила кухарка.

В тот вечер им так и не суждено было поужинать. Праздник по случаю помолвки Рейн Оливент и Армана де Ружмана не состоялся; и сапфировое кольцо так и не было надето ей на руку, потому что с Адрианной де Шаньи случился удар.

Ее перенесли в постель. Старуха была похожа на восковую куклу, разодетую в дорогие шелка и кружева. Правая сторона ее лица была перекошена, изо рта вырывались нечленораздельные хриплые звуки. Врач из Мужена, который пользовал герцогиню с тех самых пор, как она поселилась в Канделле, застал ее в этом плачевном состоянии среди всеобщего смятения и суеты. Арман уже успел сбегать на почту и отбить срочную телеграмму в Лондон матери Рейн, прося ее срочно прибыть в Канделлу.

Ближе к ночи приехала сиделка из Канн, которая заступила на ночное дежурство при больной. Другая сиделка должна была сменить ее утром. Из комнаты герцогини временно вынесли кое-что из мебели; теперь она казалась странно опустевшей — чужой, пахнущей лекарствами, как больничная палата. Старая женщина лежала неподвижно, как труп, живыми оставались только ее темные трагические глаза.

Рейн сидела рядом с ней у постели. Было уже далеко за полночь. Арман, глубоко обеспокоенный, отказался уезжать домой. Он остался внизу, стараясь помочь чем только мог.