Элайн Кофман - Лишь небеса знают

Больно было думать о том, что ее оторвали от единственного в мире человека, которому не надо было ничего объяснять. Горячие слезы покатились по щекам, и в свою первую ночь в Бостоне Лиззи плакала, пока не уснула.

Дом, где жила теперь Лиззи с тетей Фиби, был трехэтажный, каменный, с островерхой мансардой, выступавшей над Бикон-стрит. Кованая решетка с замысловатым персидским узором огораживала сад и двор. В доме и на прилегающей к нему территории поддерживался идеальный порядок, как и во всем, что имело отношение к тете Фиби. Богатство не било в глаза, но было заметно во всем, что окружало теперь Лиззи, напоминая о происхождении, положении в обществе, деньгах.

На первом этаже располагались столовая, большая гостиная, малая гостиная, библиотека и кухня. В сумрачной темной столовой, отделанной дубовыми панелями, стоял длинный стол красного дерева, окруженный двенадцатью стульями с высокими спинками. Над каминной полкой, украшенной резными львиными головами, херувимами и листьями аканта, спускавшимися к очагу, бросалась в глаза гуашь с изображением женевского озера, привезенная тетей Фиби из Швейцарии, где она провела медовый месяц.

Совсем по-иному выглядела малая гостиная с ее густо-зелеными стенами и мебелью, обитой бархатом цвета темного золота. В стеклянной горке выстроились рядами стаканы, рюмки и зеленый веджвудский фаянс. Над камином висел портрет тети Фиби в полный рост, сделанный в день ее свадьбы. По обеим сторонам от него располагались два небольших овальной формы изображения покойного Чарльза Филмора Октавиуса Брюстера. На одном он был представлен годовалым ребенком в белом платьице, на другом — двадцатидвухлетним юношей, недавним выпускником Гарварда. В библиотеке вдоль стены тянулись стеллажи с книгами, собранными несколькими поколениями Брюстеров, а в центре стоял обтянутый кожей круглый стол, принадлежавший дедушке тети Фиби. Именно здесь обитала тетушкина канарейка. Певунья целыми днями разбрасывала по полу шелуху от семечек. «Совершенно неслыханное нахальство», — воскликнула как-то утром тетя Фиби, выдергивая ростки из кадки с пальмой. Лиззи так и не поняла, чем вызвано тетушкино недовольство — неаккуратностью канарейки или своенравием семян, проросших, где не положено.

В целом дом на Бикон-стрит представлял собой превосходно и со вкусом устроенное жилище, хозяйка которого могла позволить себе следовать моде и правилам хорошего тона, не заботясь о том, какие на это требуются средства. Все комнаты в доме были квадратными, потолки — высокими, пианино в гостиной настроенным, а столовое серебро начищенным до блеска. Обед подавали ровно в семь, далее следовали визиты высокопоставленных бостонцев. Миссис Поттер вела хозяйство, Питерби своим присутствием напоминал о том, какое место в обществе занимает миссис Брюстер, повар готовил превосходно поджаренные и красиво гарнированные бифштексы, а кучер запрягал единственную, но очень породистую лошадь, если они отправлялись в оперу, с визитами или в церковь святого Павла на Тремонт-стрит.

Поначалу жизнь в Бостоне напугала Лиззи, но вскоре она научилась воспринимать ее такой, какой она и была: старомодной, скучной и слишком предсказуемой. В то же время теперь ее окружали люди не только светские, но и интеллектуалы, с которыми ей было проще найти общий язык. Тетя Фиби против этого не возражала, и даже, напротив, любила напоминать, что они — прямые наследники английских пуритан и что к их роду принадлежали Кэботы и Лоуэлы, давшие миру знаменитых просветителей, писателей, ученых и деловых людей. В общем, Лиззи предстояло не раз услышать похвалы за успехи в математике и астрономии и не раз получить по рукам за неподобающее хорошо воспитанной девушке поведение, так как тетушка решительно вознамерилась сделать из нее настоящую бостонскую леди.

Фиби сумела разглядеть в Элизабет редкое обаяние, натура молодой девушки была так же богата оттенками, как картина великого мастера. Бьющую через край жизнерадостность вмиг сменяла задумчивость и печаль. Порой она могла разыграть мелодраму, какой не доводилось еще видеть старой женщине. У нее была редкая способность говорить о том, о чем другие думали, но не решались сказать. «У девочки романтическое восприятие жизни, которое я надеюсь обуздать, но не хотела бы уничтожить», — написала однажды Сэмюэлю Фиби.

Шли годы, и Лиззи постепенно превратилась для своих друзей в Лайзу, хотя тетя Фиби не называла ее иначе как Элизабет.

— Во мне уживается столько разных людей, — как-то сказала девочка Фиби, — наверное, поэтому меня и зовут Элизабет, Элайза, Лайза и Лиззи. Наверное, мне надо выбрать что-то одно. Если я стану одним человеком, мне будет проще.

— Зато далеко не так интересно, — заметила Фиби. — Запомни, Элизабет, разносторонне одаренный человек выигрывает, если умело использует разнообразные свойства характера и может, когда надо, сдерживать себя.

Живя теперь размеренной, организованной жизнью в тетушкином доме, Элизабет нередко задумывалась о прошлом.

— Иногда мне самой трудно поверить в то, что я могла так себя вести, — говорила она тете, когда они обсуждали за чаем предстоящий ей вскоре первый выход в свет. — Бедный папа, что он пережил из-за меня. Вероятно, каждому, кто появляется на свет, предопределено совершить известное число нелепых поступков, прежде чем он достигнет зрелости. По-моему, ангел-хранитель дан нам всем, чтобы защитить нас от самих себя.

Формальное представление Элизабет бостонскому обществу прошло легко. Она сделала высокую прическу, надела белое платье, стала сама приглашать гостей к чаю и выезжать с тетушкой по вечерам, проводя время в гостиных в обществе ровесников. К этому времени красота Элизабет Робинсон достигла расцвета, к тому же многих привлекал и ее ум. Стоило ей появиться на вечеринке, как вокруг образовывался кружок, состоявший из элегантных молодых людей, желавших либо пригласить ее на следующий танец, либо занять острой беседой. Не раз тетя Фиби говорила ей, что тот или другой юноша не спускал с нее глаз в течение всего вечера. А почему бы и нет? Ведь тетушка сама то и дело повторяла: «Настоящая американская роза, если, конечно, такие бывают». Светлые волосы и голубые, глубоко посаженные глаза, унаследованные от английских предков, грация и кокетство южной прелестницы, сообразительность северянки и в довершение ко всему простота и непритязательность уроженки Нантакета — вот лишь неполный перечень достоинств, которыми обладала ее племянница.

В свой первый сезон Элизабет подружилась с начавшей выезжать в свет Дженевив Бичэм. Год спустя она познакомилась со старшим братом Дженни, Гарри, студентом четвертого курса кембриджского университета.