Труди Пактер - Экранные поцелуи

— Да подожди же. Никто за тобой не гонится.

Она его не слушала. Нижний зал за это время заполнился фабричными рабочими и таксистами, так что ей пришлось прокладывать себе дорогу в толпе. Наконец она вышла на прохладный ночной воздух. Некоторое время стояла неподвижно, глубоко дыша, освобождая легкие от табачного дыма и ожидая, пока перестанет колотиться сердце.

Ричард виновато смотрел на нее:

— Извини, если тебя это расстроило. Я никак не предполагал…

— Проблема в том, что меня это не расстроило.

Он явно не понимал. Рэчел придвинулась к нему поближе.

— Дурачок ты. Меня это возбудило.

Он не обнял и даже не поцеловал ее. Вместо этого они вышли на дорогу и поймали такси. В отель вошли с черного хода. Ее комната на втором этаже была ближе, поэтому они направились туда, перешагивая через две ступеньки. Вошли в дверь, задыхаясь от смеха.

— А я-то решила, что ты собрался меня напоить.

— Есть гораздо лучший способ забыться.

Он подвел ее к кровати и стал раздевать.

Другие мужчины, случалось, не могли себя контролировать и сразу набрасывались на нее. С Ричардом все было иначе. Он знал, чего добивается, и совсем не торопился. Интересно, сколько раз ему случалось проделывать то же самое?

Однако, когда он снял джинсы, она больше ни о чем не могла думать. Он такой большой… Она испугалась, что ей его не вместить.

Рэчел подумала, что он захочет сразу войти в нее, и раздвинула ноги. Но Ричард улыбнулся и покачал головой.

— Не сейчас, — шепнул он, — ты еще не готова.

Не слушая возражений, Ричард стал легкими прикосновениями ласкать ее. Сначала губы, лицо, потом шею… Девушка почувствовала, как ее охватывает возбуждение. Не то возбуждение, которое она ощутила, наблюдая стриптиз, а скорее трепет, зародившийся глубоко внутри и медленно распространяющийся по всему телу. Она чувствовала его на губах, в груди, между ног, Ричард ласкал ее всю, легкими касаниями, с большим искусством, пока этот трепет не перешел в мощный шквал неукротимого желания. Она потянулась к нему. И снова он остановил ее:

— Еще не время.

Ричард поцеловал ее — нежно, осторожно, будто пробовал какой-то восхитительный плод и хотел в полной мере насладиться его вкусом. Потом повел губами вниз по телу, раздвинул бедра. В первый раз мужчина целовал ее, там. Рэчел была потрясена тем, что это доставляет ей такое наслаждение. А потом все ее тело напряглось. Кажется, он лучше ее самой знал, что ей нужно. Теперь она чувствовала толчки его пениса.

— Сейчас, — прошептал он.

И вошел в нее. Сначала медленно и осторожно, потом с такой силой, что у нее перехватило дыхание. Он двигался мощно и ритмично. Она изогнулась, принимая его в себя.

Заснули они лишь на рассвете и проспали до самого ленча.

Пропустили первую утреннюю репетицию! «Хорошенькое начало», — подумала Рэчел. Но, взглянув на любовника, решила, что ей плевать.

— Ричард, я не сомневаюсь, что когда-нибудь поплачусь за это. Но, знаешь, я, кажется, в тебя влюбилась.

Вначале они не могли оторваться друг от друга. На репетициях Рэчел сидела как во сне. Приходила в театр, машинально проговаривала слова роли и бежала обратно в «берлогу», вместе с Ричардом. На следующий же день он переселился к ней. Они это даже не обсуждали. Он просто затолкал все свои вещи в дорожную сумку, а потом вывалил их на пол в ее комнате. Через несколько дней Рэчел повесила его джинсы, свитера и рубашки в маленький стенной шкаф, где висели и ее вещи.

Комната оказалась тесновата для двоих, но они как-то устроились. Раньше, с другими мужчинами, Рэчел стремилась сохранить возможность уединения. С Ричардом так не получалось. Он обвился вокруг нее, как плющ. Они питали друг друга и насыщались друг другом.

Постепенно она узнавала его все ближе. Он рассказывал о том, как росв атмосфере театра. Сколько он себя помнил, никакого другого дома у него не было. Эдмунд Робертс, его отец, не интересовался ничем, кроме театра. Имущество, недвижимость — все это для других, для обыкновенных людей. Он же — вечно странствующий актер, бродяга и готов жить где угодно, лишь бы поблизости от театра.

В хорошие времена они жили в шикарных отелях: «Грэшэм» в Дублине, «Савой» в Лондоне, «Элгонкуин» в Нью-Йорке… Отца своего Ричард боготворил. Каждый вечер мать водила его в театр смотреть игру отца. Когда он был совсем маленьким и не мог понимать, что показывают на сцене, его отводили за кулисы и позволяли примерять театральные костюмы.

Ричард продолжал боготворить отца до тех пор, пока не обнаружил, что тот — горький пьяница. Ему следовало бы заметить это гораздо раньше, признался он в разговоре с Рэчел. Никто, кроме пьяницы, не стал бы так обращаться с женой, набрасываться на нее из-за каждого пустяка. Никто, кроме пьяницы, не стал бы одалживать крупные суммы, забывая потом их вернуть. И никто другой не смог бы вызвать к себе такую жалость.

С годами отец пил все больше, а театры, в которых он играл, становились все хуже. Вместо Лондона он теперь играл в Бирмингеме, вместо Нью-Йорка и Вашингтона — в Эдинбурге и Глазго. Гастроли класса «А» сменились классом «Б». Они больше не останавливались в отелях, а лишь в дешевых пансионах. Когда же Эдмунд Робертс начал драться, друзья-актеры перестали жалеть его. Жалость уступила место презрению.

Ричард научился извиняться за отца, научился сносить унижения. С годами у него развилась способность находить нужные слова и с их помощью выходить из сложных ситуаций. И то, что он в течение стольких лет защищал отца, в конце концов принесло свои плоды. Благодаря его громкому имени Ричард поступил в Королевскую академию драматического искусства.

Родители пришли к нему на выпускной спектакль. После спектакля они все пошли выпить в Гаррик-клуб.

— Ну, как тебе понравилось? — спросил Ричард отца. И откинулся на спинку кресла, ожидая похвалы.

Однако ее не последовало. Эдмунд высказал сыну то, что думал.

— Стыдно мне за тебя не было. Но и гордиться тоже нечем. Ты вполне крепкий актер, и у тебя всегда будет работа. Но ведущим ты никогда не станешь. Этого в тебе нет.

Услышав эту историю, Рэчел пришла в ужас.

— И что ты ему ответил? Если бы мне такое сказали, я бы тут же встала и ушла.

Ричард улыбнулся.

— У меня было сильное искушение так и сделать. Никогда не забуду, как я сидел там, а старый пьянчуга говорил мне, что я никуда не гожусь. И это за все, что я для него сделал. За мою бесконечную ложь из-за него, за драки, из которых я его вытаскивал.

— Что же ты ответил?

Ричард больше не улыбался.

— Ничего. За последние годы я научился сносить и не такое. Если бы я вышел из себя, старик перестал бы со мной разговаривать. Случалось, он молчал месяцами… годами. Я не мог так рисковать: у него все еще было достаточно громкое имя. В нашей профессии, Рэчел, никогда нельзя сказать, кто и когда может оказаться тебе полезен… включая собственного отца.