Александр Ежов - Преодолей себя

— Пауль,— сказала Настя,— видимо, сели крепко, но ведь обыскивать при аресте почему-то не стали. Пистолеты в карманах. Давай их бросим в подвал, а сами будем отпираться. Ведь улик никаких нет. На лбу не написано, что мы разведчики.

— Это так,— согласился он. — Но, разумеется, нас будут пытать. Лучше умереть в открытом бою.

— Как — в открытом? — спросила Настя. — Ведь мы взаперти?

— Откроют дверь — и первого же, кто в ней появится, ухлопаю. Будем отстреливаться до конца... Согласна?

— Я боюсь, Пауль...

— Чего боишься?

— Смерти боюсь.

— Понимаю,— ответил он. — Ты женщина. Чувство страха тебе трудней преодолеть.

— Очень трудно,— согласилась она. — Трудно представить себе, что завтра тебя не будет. Очень страшно...

Ей и на самом деле было очень боязно. Чувство страха не могла преодолеть. Жалость к себе разрасталась с каждой минутой, она забилась в уголок, точно запуганный зверек, и горько плакала. Было жаль себя, жаль мать, которая, может быть, и не узнает, как она погибла.

К утру задремала и во сне увидела себя дома. Мать пекла блины, суетилась у печки, и вдруг загремел гром набатистыми раскатами. Она открыла глаза. На улице что-то взрывалось. Поняла — на станцию падают бомбы. Пауль прильнул к окну, увидел, что часовой куда-то исчез. Земля дрожала от разрывов, казалось, вот-вот развалится домишко, в котором они сидели. Наступил момент, когда можно в суматохе исчезнуть, но дверь была заперта. Что делать? Попробовать выломать ее? А вдруг там, за дверью, другой часовой? Пауль снова подбежал к окну и резким ударом сапога выбил раму. В комнату хлынул морозный воздух.

— Бежим, Настя! — крикнул Пауль и, схватив ее за руку, вытолкнул в окно.

Через несколько секунд они были на улице. Разрывы бомб все еще сотрясали землю. Горели склады у железнодорожной станции. Из окон вылетали стекла и, дребезжа, сыпались в снег. По улице ошалело бегали фашисты — кто в исподнем, кто наскоро одевшись. Пауль держал за руку Настю, увлекая ее за собой.

— Бежим! Бежим! — шептал он ей.

Вдруг раздался такой оглушительный взрыв, казалось, что земля раскололась надвое. Она поняла — это взлетел на воздух склад с боеприпасами. Значит, свершилось!

— Скорей! Скорей! — торопил ее Пауль, и она бежала за ним, еле поспевая.

Перелезли через забор и очутились на пустыре. Теперь уже Настя держала Пауля за рукав и повела его, проваливаясь в глубоком снегу, повела к дальнему лесу. Лес виднелся километрах в трех, чернел еле заметной полосой, а перед лесом — белоснежное ровное поле. Шли в целик, иногда останавливались, чтобы передохнуть, и Пауль, смахивая пот, пристально смотрел назад — боялся, нет ли погони. Но фашисты все еще не пришли в себя. Сабантуй для них был устроен самый настоящий.

Наконец дошли до кромки леса, а куда идти дальше — не знали. Надо было найти хутор, где они оставили Паню. Шли на восток вдоль опушки леса, пытаясь выбраться на какую-либо дорогу. Опасность была на каждом шагу, и Пауль уже сожалел, что надел гражданскую одежду. В форме немецкого солдата, а лучше офицера, было бы безопасней. Но где возьмешь военную форму? Надо бы пробираться через линию фронта: задание выполнено, в штаб отправлены очень важные донесения. Но жива ли Паня? Настя шла и все время думала о ней: только бы встретиться, только бы найти ее.

В конце концов они вышли на дорогу. Идти стало легче. Шли часа полтора и никого не

встретили на пути, словно бы оцепенела земля в холодном безмолвии. Казалось, что с этими последними взрывами закончилась страшная, жестокая война. За поворотом неожиданно для них появился хутор. Стоял одинокий дом с надворными постройками. Из трубы вился дымок. Все говорило о том, что в доме кто-то живет. А кто? Друзья или враги? Вот так сразу и не узнаешь, кто тебя встретит — друг или враг? А может, в этом небольшом домике обогреваются фашисты? Как узнать?

Пауль неотрывно глядел на усадьбу, ждал, может, кто выйдет из дома. Ждала и Настя. Она сказала ему:

— Пойду одна. Узнаю, кто там. Если что замечу, выскочу на улицу и крикну.

— А может быть, мне пойти? Я мужчина. Я обязан пойти на риск. Только я, Настя.

— Нет-нет! — начала возражать она. — Идти должна я. По-латышски немножко понимаю. Мне легче договориться.

И она пошла. Возле дома постояла. Затем постучала в калитку. Долго не открывали. Наконец дверь открылась, и ее впустили. Минуты через две Настя вышла на крыльцо и помахала рукой. Значит, все в порядке, можно идти. И Пауль неторопливо, все еще опасаясь чего-то, пошел к дому.

— Ну, иди, иди,— услышал он. — Тут добрые люди. Иди...

Дома была хозяйка, и Настя разговаривала с ней на латышском языке. Хозяин, как выяснилось, уехал в город к брату по каким-то делам и скоро должен вернуться. Настя сказала хозяйке, что Пауль жених и что им нужно пробраться на хутор, где живет Вебер.

— Ах, Вебер, Вебер,— залепетала хозяйка. — Вебер недалеко. Всего километров пять... Можно пешком дойти, по этой же дороге, направо...

Хозяйка накормила их супом, дала по ломтику хлеба в дорогу.

— Немцы когда были у вас? — спросила Настя.

— Иногда бывают,— ответила латышка. — Худые люди они, очень худые...

Она сбивчиво, как могла, поведала страшную весть о гибели сына Антона, которого заподозрили фашисты в связях с партизанами и расстреляли. Случилось это недавно, всего месяц назад, а старший, Освальд, живет в Риге с женой и боится приехать к родителям. Ничего не поделаешь, страшно стало жить в этом мире. Того и гляди погубят и мужа, единственного кормильца. Вернется ли — одному богу ведомо.

— Вернется, вернется,— сказала Настя. — А как величают тебя, добрая хозяюшка?

— Марта.

— Дорогая Марта, большое спасибо за угощение. А нам пора.

Марта вышла следом за ними, показала, в которую сторону идти.

— Вы тихонько так идите. Топ, топ,— сказала она по-русски и улыбнулась. — Доброго пути.

— Дойдем,— ответила Настя по-русски. — Только бы не нарваться снова на патруль. Разворошили муравейник, так что кусачие теперь фашисты. Подозрительны. Лучше на глаза не попадаться.

Настя не знала, поняла ее Марта или нет, но латышка в ответ кивала головой — значит, согласна и поняла.

По дороге идти было легче, чем в целик, и Настя спросила:

— Павлуша, скажи, когда война закончится?

— Скоро, скоро,— отвечал Пауль. — Теперь уже совсем скоро.

— Что будешь делать после войны?

— Поеду домой, в Германию. Работенка там ждет большая. Ведь столько дров наломали — расчищать бурелом придется долго. Так что дела меня ждут немалые.

— Женишься? — спросила она.

— Обязательно женюсь.

— Невеста небось ждет не дождется?

Он и сам не знал, есть ли у него там, в немецких краях, невеста. Возможно, и нет той невесты.