Галина Гилевская - Обжигающая страсть

Они пили, раз за разом чокаясь за успехи в великих делах, и Степан Николаевич постепенно расслаблялся, наслаждаясь приглушенным освещением, тихой музыкой и волшебным напитком. Иногда он как будто спохватывался и мрачнел, пытаясь уловить какую-то мысль, которая ворочалась в совершенно ватной голове, но удалось это ему лишь однажды, и тогда Кравцов строгим голосом спросил:

— А почему это мы пьем какое-то молдавское кодру?

— И правда, почему — возмущенно подхватил Галашев. — Что это за неуважение такое? У вас что, лучших напитков нет?

— Нет, послушайте, я вас спрашиваю, — приставал Кравцов к бармену, — есть ли у вас настоящий, французский коньяк?

Он извлек из портмоне, долго шелестя купюрами, двадцатидолларовую бумажку и бросил ее на стойку.

— Правильно! — взревел Галашев и тут же раскололся ровно на такую же сумму. — Мартель!

Когда они начинали пить уже третью бутылку, Кравцов вдруг понял, какая мысль не давала ему покоя все это время. Он вспомнил лишь одно слово, но слово это, как сигнал тревоги, вмиг отрезвило и разозлило его — Лолита!

— Жди меня здесь, — бросил он Галашеву и поспешил в холл, к столикам администрации.

— Девушка, мне срочно нужно в Таллинн.

— Вам?.. Сейчас?.. — в голосе девушки слышалось явное сомнение. Она, безусловно, запомнила этого высокого и стройного седого мужчину из российской правительственной делегации и никак не хотела поверить, что ему так срочно куда-то понадобилось отправиться.

— Да-да! И как можно скорее!.. Нет, погодите, — Кравцов взял себя в руки и постарался успокоиться. — Я вас попрошу узнать, можно ли попасть в Таллинн и к утру понедельника снова вернуться в Минск. Проверьте, пожалуйста, все возможности, хорошо?

— Да, конечно! — девушка поборола удивление. — Обождите несколько минут.

Через некоторое время Кравцов уже знал, что если через два часа попасть на поезд, то к утру он будет уже в Таллинне. А в ночь с воскресенья на понедельник из Таллинна до Минска есть самолет, так что к утру он уж точно будет в Беларуси. А еще через несколько мгновений Степан Николаевич уже твердо знал, что он отправляется на север, к Балтийскому морю, и бросился в номер собирать дипломат.

Через пятнадцать минут от гостиницы «Беларусь» отъехало такси, унося Кравцова в сторону вокзала.

В пять утра Степан Николаевич уже стоял на перроне таллиннского Балтийского вокзала, ежась от сырости и прохлады — первейшего признака близости Балтийского моря. Пройдя через зал ожидания и выбравшись на привокзальную площадь, Кравцов в нерешительности замер, созерцая Старый Город и укрытые парками холмы.

Где, как найти в этом чужом городе, в этой чужой стране нужного тебе человека, который совершенно не ждет тебя и даже приблизительные координаты места пребывания которого ты не знаешь?!

Но… Кто не рискует, тот не пьет шампанского, как говорили гусары, и Кравцов уверенно направился к стоянке такси и забрался на заднее сиденье новенького «Опеля-омеги».

— Зе бест хотел, плииз, — почему-то по-английски попросил он водителя, и машина мягко и неслышно тронулась с места.

Они ехали по Раннамяэ теа, через парковую зону, и по бульвару Мере, огибая Старый Город, и Степан Николаевич с интересом крутил головой по сторонам, присматриваясь к незнакомому, но удивительно очаровательному Таллинну.

К сожалению, а может, и к счастью, путь их оказался недалеким, и, расплатившись с водителем долларами, через десять минут Кравцов вышел из машины на площади Виру, у входа в лучшую таллиннскую гостиницу.

— Простите, можно ли получить справку? — вежливо осведомился он у администратора, тощего благообразного эстонца лет пятидесяти пяти, приветливо поднявшегося ему навстречу.

— Да, конечно, — нараспев и округляя гласные ответил тот.

— Подскажите, пожалуйста, останавливалась ли в вашем отеле вчера или позавчера госпожа Паркс?

— Э-э-э? — нерешительно протянул эстонец, не совсем уверенный, что желает помочь этому русскому.

Кравцов извлек из портмоне десятидолларовую купюру и подвинул по стойке поближе к этому непонятливому служителю.

Тот спокойно взял бумажку и, покопавшись в книге, сообщил, что госпожа Пааркс (именно Пааркс!) действительно прибыла позавчера вместе с господином Кравцовым, и они сняли люкс на двоих — номер 818.

— Подскажите, пожалуйста, номер телефона в этих апартаментах?

— Э-э-э? — снова задумчиво промычал эстонец, но после очередных десяти долларов протянул Кравцову листок с телефонным номером.

Телефонная трель прозвучала резко и неожиданно, так, что Лолита даже вздрогнула. Макар заворчал во сне и перевернулся на бок, натянув одеяло на голову.

Телефон не умолкал, и Лолита, вытянув руку из-под одеяла, взяла трубку.

— Да? Алло? — она даже сама не узнала своего голоса, глухого и надтреснувшего после сна.

— Госпожа Пааркс?

— Она самая, — в голосе, каким заговорила трубка, слышались какие-то до боли знакомые нотки, но кто это, Лолита понять не могла.

— Выйдешь из отеля, поверни направо, на бульвар Эстония. Иди по нему до перекрестка, до театра. Я буду за театром.

— Да, спасибо! — голос Лолиты дрогнул от радости и неожиданности. — Конечно!

Повесив трубку, Лолита полежала несколько минут неподвижно и, убедившись, что Макара в такую рань и с пушкой не добудиться, тихонечко встала и прокралась в ванную, захватив по дороге из кресла одежду.

Взглянув в зеркало, она ужаснулась, но времени у нее не было, и, наспех умывшись, через несколько минут она уже торопливо цокала каблучками по бульвару Эстония.

Он стоял за углом, слегка небритый, но какой-то свежий и счастливый. Счастливый оттого, что вот она, рядом, он видит ее. А это и есть счастье, величайшее, огромное счастье.

Лолита в одно мгновение прочитала все это в его глазах и в ту же секунду бросилась к нему на шею, оказавшись в кольце крепких и нежных рук.

— Лолита… — прошептал Кравцов.

— Милый…

— Прости, Лолита…

— Это просто фантастика…

— Я знаю, что не вовремя…

— Ты чудо…

— Но я не мог поступить иначе…

— У меня еще никогда не было такого свидания…

Они говорили и говорили, не слушая друг друга, не понимая один одного. Да и зачем им нужны были слова, эта оболочка тех реальных, живых, сильных чувств, переполнявших сердца? Гораздо больше они говорили глазами. Гораздо лучше они понимали руками. Гораздо сильнее чувства прорывались в интонациях, в предательском дрожании голоса и в сбивчивом, трепетном дыхании!

И вдруг они разом умолкли, на долю секунды отстранились друг от друга, как будто желая более пристально вглядеться в любимые глаза, и нежно прильнули друг к другу в долгом, бесконечно страстном поцелуе.