Галина Гилевская - Обжигающая страсть

— Да?

— Лолита?

— Да.

— Простите, это Вероника, ваш секретарь…

— Да-да, Ника, я узнала. Что-нибудь случилось?

— Нет, просто… Сегодня понедельник, у вас назначено совещание…

— Меня сегодня не будет. Отложим пока…

— Лолита, извините, у вас такой голос… Вы заболели?

— Да, немного нездоровится… Я позже перезвоню, Вероника, — и Лолита с облегчением нажала кнопку отбоя.

Но не успела она положить трубку, как телефон ожил вновь. Девушка вдруг услышала голос Кравцова-старшего:

— Лолита?

— Да, Степан…

Он не забыл ее! Он первый пришел к ней на помощь! Он позвонил к ней тогда, когда она больше всего в нем нуждалась!

От неожиданно нахлынувших чувств она расплакалась.

— Ты плачешь?

— Нет, Степан, все нормально… Все хорошо…

— Правда?..

— Да, милый.

— У тебя голос… Странный какой-то.

— Меня покусала собака.

— Какая собака? О чем ты говоришь? Лолита, алло!..

— Обыкновенная собака. В парке. Приезжай поскорее, я все расскажу.

— Я тебе, собственно говоря, чего и звоню… — Степан Николаевич явно замялся, не решаясь произнести что-то.

— Да?

— Лолита, я не могу больше… Я люблю тебя… Я хочу тебя видеть, слышать. Я хочу наслаждаться тобой и с тобой. Я тебя хочу. Я к тебе сейчас приеду. Понимаешь?

— Конечно, милый! Я жду тебя. Я очень сильно жду. Ты тоже мне нужен…

На этот раз она сама открыла ему дверь.

Он стоял на пороге, большой, сильный, строгий, и глаза его, обычно такие строгие и холодные, излучали сейчас мягкий свет теплоты, ласки и нежности. Лолита не выдержала и, втащив Кравцова в прихожую и захлопнув дверь, бросилась к нему на шею, сильно и страстно целуя его в губы.

Он тут же обхватил ее талию и так сладко, так ласково прижал к себе, что у девушки подкосились ноги.

Степан, как пушинку, взял Лолиту на руки и понес ее прямо в комнату. Он осторожно опустил ее на кровать и выпрямился, расстегивая и снимая пиджак, развязывая галстук.

Они смотрели в глаза друг другу, и их взгляды говорили больше любых слов.

Лолита ждала его.

Он осторожно опустился рядом с ней на колени, взял ее голову в свои ладони и начал целовать. Глаза. Виски. Нос. Губы. Щеки. Мочки ушей. Шею. Грудь. Один сосок. Другой…

Она стонала и судорожно вздрагивала всем телом от его поцелуев. Жар волнами катился по ее телу, пронизывая бедра мелкой сладкой дрожью.

Лолита скрестила руки у него на затылке и прижимала его голову к себе.

Он распалялся все больше, и она чувствовала его жар. Этот жар передавался ей, двигал ее телом, ее руками.

Халат давно распахнулся, и девушка была вся в его власти.

Кравцова, как и в прошлый раз, буквально потрясла ее беззащитная обнаженность.

Но теперь он действовал нежно и осторожно.

Буквально осыпав все ее тело, каждую складочку, ложбинку поцелуями, он медленно вошел в нее.

Качаясь, как на волнах волшебной реки, они капля за каплей пили бесконечное наслаждение…

Лолита попыталась встать, чтобы пройти в душ, но, неудачно зацепив покусанной ногой за Степана, не смогла сдержать стон. Боль нахлынула с новой силой.

Кравцов был рядом, и она упала ему на грудь, теперь уж откровенно не сдерживая рыданий.

Степан вскочил, глянул на ее ноги и сразу же все понял.

— О, Господи!.. Как же это тебя угораздило… Ну, не плачь, перестань… Ну!.. Вот так, молодец… Так, сейчас посмотрим, — он осторожно положил Лолиту на спину и склонился над ее ногами. — Ну, ничего страшного… Если только тот пес не бешеный. А так — сейчас все залечим. Есть у тебя спирт, йод, фурапласт и вата?

— Да, я сейчас…

— Лежи-лежи, — мягко остановил он ее движением руки. — Я сам все найду, ты мне только скажи где.

Лолита показала, и он, голый и немного смешной в таком виде, бросился на кухню, к аптечке, и вскоре вернулся со всем необходимым.

Кравцов имел неплохие навыки оказания первой медицинской помощи. Аккуратно протерев раны спиртом, кое-где он залил их фурапластом, который создает защитные заживляющие пленки на царапинах, кое-где воспользовался йодом. Потом он ощупал ее суставы, и Лолита вдруг почувствовала, что у нее сильно болят ушибленный локоть и левая кисть. Степан Николаевич определил легкое растяжение в запястье и наложил тугую повязку. Он сделал это, на взгляд девушки, весьма профессионально.

Ей вообще было чрезвычайно приятно выступать в роли не то пациентки такого замечательного врача, не то дочки такого отличного папы. Ей доставляло невероятное удовольствие ощущать его заботу, его осторожные и умелые прикосновения. Боль исчезала под его чудодейственными пальцами, и даже промывание ран спиртом Лолита выдержала без единого стона.

— Степан, где ты всему этому научился?

— Господи, Лита!.. Будут у тебя дети — научишься еще и не этому. Особенно, если они будут такими сорванцами, как Макар…

Кравцов вдруг осекся на полуслове, вздрогнул и как-то довольно испуганно взглянул на Лолиту:

— Прости, зря я…

— Степан, пойдем пить кофе. Я хочу тебя угостить, — как могла, постаралась сгладить неловкость девушка.

Они сидели на кухне, друг напротив друга, и пили кофе, приготовленный Лолитой.

Она рассказывала о всех своих злоключениях. Теперь, когда все осталось позади, а Степан был рядом, происшедшее уже не казалось ужасным, а скорее, смешным, и девушка искренне смеялась, рассказывая и про испорченную помаду, и про ушибленную голову, и про излишне агрессивную собаку.

Они вспомнили вечер на даче, одновременно посетовав на то, что проводили его не наедине. Как вдруг, вернувшись к тому дачному разговору, Кравцов спросил:

— Лолита, а что же было с Ральфом? Почему он умер?

Девушка помолчала, опустив голову.

— Ты имеешь в виду моего брата?

— Да… Его разве не так зовут?.. Звали…

— Так, — она вздохнула. — Это долгая история, как я уже и говорила. Понимаешь, мы всегда были вместе… Мы переезжали из одной страны в другую, нужно было все время учить новые языки, ходить в новые школы… Когда отец был послом во Франции, я после колледжа поступила в Сорбонну. Ну, а Ральф остался со мной, когда уехал отец… Мы, конечно, снимали одну квартирку на двоих. Он учился в колледже, потом тоже пошел в университет… Словом, мы с ним становились все ближе и ближе друг к другу.

Голос девушки звучал чуть слышно. Она как будто через силу, как будто преодолевая неимоверное сопротивление, рассказывала о своем прошлом.

— Понимаешь, по большому счету, у нас больше ничего и не было, кроме себя… Кроме друг друга… Я любила его! — ее голос вдруг окреп и зазвучал решительно и даже немного жестко. — Он никак не мог смириться с тем, что мне суждено было расти, взрослеть, превращаться в девушку и женщину. Он не мог, не хотел отпускать меня. Он хотел, чтобы я целиком принадлежала ему.