Джосс Вуд - Когда жара невыносима

Джек покачал головой:

– Значит, предпочтешь доработаться до нервного срыва, лишь бы не трогать маму и лучшую подругу?

– Я хочу сделать дорогих мне людей счастливыми.

– Но не в ущерб себе!

Этот суровый взгляд она, очевидно, унаследовала от отца.

– Ты такая сексуальная, когда злишься, – невозмутимо заметил Джек.

– Ты поэтому злишь меня все время? – оскалилась Элли.

Нечего сказать, сурова. Похожа на злую сиамскую кошку.

– Можем мы не обсуждать булочную хотя бы пять минут? Я безумно устала от этих разговоров.

Джек согласился, тем более что официант как раз принес пиццу.

– Почему ты стал военным репортером? – спросила Элли, когда оба утолили голод. Она облизнула вымазанный в сыре палец, и Джек чуть не промахнулся пиццей мимо рта. Черт, противостоять ее обаянию становилось все труднее.

Она повторила вопрос, и только тогда он невероятным усилием воли справился с неподобающими мыслями.

– Когда мне было лет пятнадцать, любил смотреть новости. Митч и другие журналисты вели репортаж из Ирака, и я был поражен. Это потрясающе.

– Митч, он может, – вздохнула Элли.

– Потом интервью брали у него, он говорил о путешествиях, адреналине, экстриме, и я подумал, что круче этой работы нет ничего на свете. Впрочем, и сейчас так думаю.

Глаза Элли в свете канделябров стали еще синее, Джеку казалось, они смотрят ему прямо в душу.

– Тебе очень тяжело психологически? Каждый день видеть страдания, насилие, дикость, жестокость? Как ты это выносишь?

Джек положил себе еще кусок пиццы, немного помолчал, потом заговорил на удивление взволнованным голосом:

– Сначала было очень трудно. Однако я научился вести репортаж, не втягиваясь в происходящее. Моя работа наблюдать, сообщать и не задумываться. Когда я задумываюсь, это вызывает ненужные эмоции.

– Значит, ты не испытываешь никаких эмоций, – задумчиво сказала Элли. – Это сказывается на личной жизни, верно?

Джек напрягся. К чему, интересно, она клонит?

– Ты имеешь в виду отношения и всю эту ерунду?

– Да, – сухо ответила она, – именно эту ерунду.

– Как и твой отец, я не создан для серьезных отношений. Женщины не любят, когда им уделяют мало внимания.

– Это уж точно. Жить с военным репортером, все равно что крутиться в мясорубке. Митчелл, по крайней мере, регулярно это доказывал.

Не дав ему отреагировать, она сменила тему и как-то сразу загрустила.

– Как работа над книгой?

Джек нахмурился. Он почти доел большую пиццу, а Элли едва осилила половину средней.

– Не считая того, что дочь одного репортера не может ответить на пару вопросов, все отлично.

Элли почувствовала укол совести.

– О боже мой, Джек, мне так стыдно! Ты, наверное, хочешь поскорее вернуться домой, я тебя задерживаю.

Ну откуда у нее эта привычка винить себя во всех смертных грехах и стремление всем понравиться?

– Элли, прекрати! – Она замерла на полуслове. Джек был доволен и таким прогрессом. – Во-первых, если бы я хотел уехать, уже придумал бы, как это сделать. Во-вторых, как я уже сказал, мне нравишься ты и твой дом, и возможность побыть здесь еще немного меня только радует. Пока ты не захочешь моего отъезда, я не уеду. Ты хочешь, чтобы я уехал?

– Нет… от тебя довольно много пользы, – заметила Элли.

Джек ухмыльнулся.

– Но тем не менее почему ты не хочешь рассказать о себе? – Элли подошла, наконец, к интересующему ее вопросу.

«Потому что это не просто моя история. Это намного сложнее, чем кажется», – подумал Джек, но вслух ничего не сказал, лишь пожал плечами.

Элли закинула в рот оливку и после долгой паузы сказала:

– Кажется, я понимаю, почему ты не хочешь рассказать о себе.

Ух ты. Сеанс психотерапии в домашних условиях.

– Серьезно? И почему же?

– Исходя из того, о чем мы говорили ранее, рассказ о себе вызовет у тебя ненужные эмоции. Ты не сможешь описать собственную жизнь со стороны. Не сможешь быть объективным к себе. Я правильно поняла?

Теперь настала очередь Джека с изумлением уставиться на нее. Он даже не мог возразить, потому что Элли была абсолютно права.

Он допил остатки пива и поднялся.

– Ты готова? Тогда пойдем.

Она кивнула и достала из сумки кошелек. Он скривился, как от физической боли, когда она положила деньги под тяжелую солонку. Когда, черт возьми, придут кредитки? Не иметь доступа к деньгам просто ужасно.

Он попросил предоставить ему чек. Не нужно было смотреть на Элли, чтобы догадаться, она возмущенно закатила глаза:

– Джек, ты весь день работал в булочной. Я заплачу за ужин.

– Еще чего. – Он взял у менеджера чек и сунул в карман.

– Как можно быть таким занудой?

Джек дернул ее за хвостик.

– Не зуди. Мы же договорились, ты предоставляешь жилье, я плачу за еду.

– Когда это мы договаривались?

Джек нагло улыбнулся:

– Что тут договариваться? Все равно, как я скажу, так и будет.

– И не мечтай!

На следующий день чуть позже шести Джек вернулся с экскурсии по острову Роббен, на протяжении двадцати четырех лет служившему тюрьмой Нельсону Манделе. Образ кумира Южной Африки все еще занимал мысли, когда он вошел в кухню Элли.

Он разулся, положил на столик сумку с китайской едой и открыл новый дорогой кошелек. Внутри было достаточно денег, чтобы возместить Элли все расходы. Кстати, куда она подевалась?

Зовя ее по имени, Джек спустился вниз. Ее сумка висела на крючке, мобильник лежал на кухонном столике, но девушки не было нигде. Джек снова вернулся в кухню, прошел по коридору и, наконец, увидел ее в тени двух зонтов у бассейна.

Элли заснула. Открытый блокнот покоился на обнаженном плоском животе, выпавший из раскрытой руки кусочек угля валялся чуть поодаль. На ней был сине-черный купальник. Джек долго не мог отвести глаз от почти обнаженного тела. Длинные темные волосы рассыпались по плечам. Полные груди и длинные, стройные рельефные ноги с ярко-розовым, как закат в Греции, педикюром. Очень красива. Очень сексуальна. Чтобы справиться с собой и не развязать тонкие веревочки, удерживавшие крошечные треугольнички купальника, Джек заглянул в блокнот. Рисунки грубоваты, небрежны, но красивы и полны движения. Вот дом, прочные стены, выступающие окна. Вот ее собака, голова покоится на лапах, глаза смотрят прямо в душу. Вот довольно унылый пейзаж, утесы и печальные тени. А вот…

Джек рассмеялся, увидев свой портрет. Она довольно точно передала его улыбку и, что всего хуже, неприкрытый к ней интерес в глазах.

– Кто сует нос, куда не надо?

Джек поспешно закрыл блокнот и посмотрел на девушку. Глаза ее были все еще закрыты, ресницы казались угольно-черными.

– Я думал, ты спишь.

– Ну да, немного вздремнула, – призналась она и протянула руку за блокнотом.