Олег Суворов - Моя итальянская возлюбленная

— Хорошо, — тихо кивнула она и, мгновенно обрадовавшись, я тут же подозвал официанта. Расплатившись и оставив щедрые чаевые, я потребовал еще бутылку шампанского и заказал такси. Вот теперь предстояло самое интересное. Морская кухня явно начинала действовать…

Любовные коллизии не устаревают, они всегда интересны, а смутные времена придают им особую, утонченную пикантность и невероятную остроту переживаний.

В данный момент я ощущал эту остроту всеми своими нервами. Завтра, уже завтра я возвращаюсь в свою непредсказуемую страну, которую ждет еще черт знает сколько потрясений, а Джулия остается в Италии и свидимся ли еще — Бог знает…

Первое раздевание и первые объятия — это всегда самое трепетное и целомудренное занятие. Я убеждался в этом неоднократно и видел, что даже шлюхи принимают смущенный вид и на какое-то время могут утратить свою циничность. Впрочем, что же тут удивительного — всегда и всюду больше всего волнует именно начало…

А для начала мы с Джулией прошли в ванную — ибо жара становилась неимоверной — и вот здесь смущенно разделись. Я любовался ею, трепетал — и не знал как себя вести! Поэтому первые прикосновения оказались столь бережными, словно она была не девушка, а фарфоровая статуэтка. Но потом, уже стоя под струями прохладного душа, она сама стала прижиматься ко мне все плотнее и плотнее, так что я постепенно перестал сдерживаться и начал целовать ее крепче и обнимать сильнее.

И вскоре уже все поплыло перед глазами и наступила смутная, волшебная, обволакивающая, как упругий туман, тишина, сквозь которую даже уличное движение казалось всего лишь шумом дождя. И ничего уже не было в целом мире — ни дурацкой России, ни музейной Италии — только горячие руки и губы, и мягкая прохладная постель, и хрупкий островок прощальной нежности посреди удивительного мира желаний. О, этот напряженный трепет и вздохи, когда время концентрируется в одном судорожном, лихорадочном, невыносимом в своем блаженстве мгновении, которое нельзя остановить, но ради повторения которого не жаль всей оставшейся жизни. И изумительная упругость женской груди, казалось, переливается в мужские ладони, придавая невероятную жизненную силу, дающую возможность забыть о вечности или посмеяться над ней. И качается пол, и мягкий полумрак жалюзи кажется недолгим приютом двух смятенных душ. Стыдливо опущены глаза, мягко раздвинуты красивые колени — и начинается фантастическое путешествие по лабиринтам природных страстей и душевных нетерпений. Лишь накануне разлуки, накануне неизвестности могут быть так накалены нервы желаний — только накануне безнадежного «прощай» возможно это безумно-незабываемое «теперь», «сейчас», «немедленно»…

— Тебе понравилось? — нежно спросил я, целуя ее влажные от пота виски.

— Да, — радостно отозвалась она. — А тебе?

— Я люблю тебя! — Я был ужасно рад тому, что все прошло замечательно, поэтому продолжал ласкать и целовать Джулию, пока не устал. Мы как-то сразу почувствовали себя легко и свободно и уже нисколько не стеснялись ни собственной наготы, ни самых откровенных поцелуев.

Раскинувшись на широкой постели, мы пили шампанское, закусывали его персиками и весело посматривали друг на друга дразнящими взорами. Потом я спросил у нее разрешения и закурил, а она принесла мне мрачную старинную пепельницу, сделанную в форме черепа.

— Расскажи мне о своем будущем романе, — попросила Джулия, лежа на боку, подобно тициановской Данае.

— Но мне не хватит знаний итальянского языка.

— Ничего. Ты рассказывай, а я постараюсь понять.

— Хорошо, — согласился я и начал рассказывать, тщательно подбирая итальянские слова и заменяя их, в случае необходимости, английскими…

— Роман будет называться «Да здравствует разум!», — закончил я и придвинулся поближе к Джулии. Она уловила сладострастную дрожь моего голоса и тут же состроила невинные глазки. Стройная ножка шаловливо коснулась моего бедра, я наклонился вперед и…

(Однако стоп! Описывать собственные любовные игры, насколько мне известно, не отваживался даже маркиз де Сад — а уж для этого литературного негодяя не было ничего святого. И даже самому близкому приятелю не стоит рассказывать о том, чем ты занимался с любимой женщиной, — пошло! Поэтому, чтобы не смущать ни себя, ни Джулию я пойду на легкую литературную мистификацию и воспользуюсь терминами из двух восточных трактатов — китайского «Дао любви» и индийского «Ветви персика».)

…И мы сплелись в объятии «вечерний зов», которое плавно переросло в «ирис». Его сменила ласка «станапингана», а затем началась безумно-непристойная «кейра». Вскоре мы оба уже задыхались от страсти и настало время перейти к самому главному. Джулии нравилась поза «летящие бабочки», которая позволяла ей совершать «пожатие богини», сводившее меня с ума. Я же предпочитал положение «скачущие дикие лошади», поскольку именно в нем удобнее всего наносить своим ю хэном удары «копье» и «пловец». А как замечателен «летящий белый тигр» открывающий простор для активных действий, в том числе и для самого приятного для женщин «кабаньего» удара! Затем нам надоела постель, и мы перебрались на стул, приняв позу «коза смотрит на дерево». И наконец, уже устав и готовясь к финалу, мы сплелись, как «мандариновые утки». И на этот раз все прошло чудесно, так что мне не пришлось прибегать к «кумбитиаке».

И вновь наступили блаженные минуты отдыха.

— Давай займемся изучением языка, я — итальянского, ты — русского, — предложил я Джулии и, когда она согласилась, то словами, то жестами объяснил, что имею в виду. О, придуманный мной способ можно использовать при изучении любого языка с женщинами любой национальности! И, смею вас уверить, он эффективнее любых, самых изощренных методик, поскольку закрепление полученных знаний здесь происходит с помощью самого замечательного средства на свете — поцелуев.

Однако возникли и некоторые сложности. Например, в итальянском, как и в английском, ноги имеют два обозначения — «piede» — ступня и «gamba» — нога до колена. То же самое и с руками — «mano» — это кисть, «braccio» — рука до плеча. Но после того, как мы с этим разобрались, дальше все пошло сексуально и весело. Джулия раскинулась на спине, а я целовал ту или иную часть ее тела, причем она называла ее по-итальянски, а я по-русски. Вот как это примерно выглядело:

— Collo.

— Шея.

— Petto.

— Грудь. Да какая замечательная! Лучше, чем у античной статуи.

— Vita.

— Талия. (Оказывается, по-итальянски жизнь и талия обозначаются одним словом. Интересно, почему? Неужели для итальянских женщин так жизненно важно иметь стройную талию?)

— Vente, pancia.

— Живот.